Глава 136.
В день похорон Прасковьи Максимовны Чуркин был уже в одном переезде от Тагильского завода; он остановился заночевать на одном из самых красивых постоялых дворов, на особой купеческой половине, как величал её сам дворник. За ценой разбойник не стоял и не торговался. Хозяин, щеголеватый средних лет мужичок проводил Чуркина в комнату, зажёг свечу и спросил у него:
– Нравится ли тебе, купец, эта квартирка?
– Хороша, снимая с головы шапочку, – ответил тот.
– Думаю, что не дурна; обои каждый год в ней переменяю; ну, за то добрые люди меня и знают; сам капитан-исправник у меня останавливался и похвалил: «Ты, говорит он, Антон Евлампиевич, человек-заслуга; такую квартирку устроил, что и губернатору не стыдно в ней переночевать».
– Да, я вот в Ирбите в «Биржевой» гостинице останавливался; нечего говорить, у тебя почище будет.
– Сами-то вы откуда будете?
– Тагильские, – ответил Чуркин.
– В Тагиле у меня много знакомых, а тебя я что-то не знаю.
– Я там недавно живу.
– Чем торгуешь?
– Думаю только торговать: на ярмарке разного товару тысячек на двадцать купил; придёт он, милости прошу, заезжайте; всё будет хорошо и недорого.
– Какой же товар от тебя можно иметь?
– Всякий: ситец, сукно, чай и сахар.
– Ладно, побываю. Лавку-то твою где найду?
– На Базаре; спросишь Константина Власова, там тебе покажут.
– Твои покупатели; нам то и другое требуется. Самоварчик, что ли, подать вам?
– Да, необходимо; лошадкам корму нужно, так уж кучеру своему выдайте.
– Изволь; у нас корму сколько хочешь; годовую пропорцию заготовляем, – почёсывая нос, сказал дворник и пошёл к дверям.
– Скажите моему кучеру, чтобы он, как управится, зашёл бы ко мне; вместе с ним чай будем пить.
– С кучером-то?
– Да, с ним; он мне по жене родня, да глуп, девать некуда, вот он и служить при лошадях, а парень такой, что скотину любит, найми другого, будет уже не то.
– Знамо, свой человек, – согласился с ним дворник и вышел.
На дворе была ночь. Из-за туч, гонимых по небу ветром, изредка проглядывал месяц; на улице селения никто не показывался. Чуркин сел у окна, облокотился головою на руку и впал в раздумье. Его тяготила мысль о судьбе его возлюбленной Прасковьи Максимовны, брошенной им на постоялом дворе; жаль было ему красавицу, пожертвовавшую для него всем и решившуюся променять своего любовника на его персону.
В комнату вошла женщина, которая принесла самовар и поставила его на пол; затем она накрыла стол салфеткою; сходила за медным подносом, притащила его вместе с чайным прибором и поставила самовар на своё место.
– Сливочек,