Теперь же царская чета с нетерпением ждала гонца из самого Марафона, надеясь на утешительные для себя вести.
И эти вести – действительно, не заставили себя долго ждать.
Расстояние от Афин до Марафона сейчас известно каждому человеку, поскольку оно в точности равняется нынешней олимпийской дистанции по бегу – ровно сорок два километра и сто девяносто пять метров.
Когда-то его, на едином порыве, преодолел быстроногий бегун Фидиппид, посланный победителями греками с вестью, сообщить своему городу о полнейшем разгроме персидских захватчиков.
Тесей преодолел дорогу в оба конца в самые короткие сроки, в придачу – поймав за это время свирепое животное. Марафонского быка он привел в Афины, протащил его, всемерно упиравшегося о землю, по всему столичному городу, на виду у всех ликующих афинян и принес его в жертву богу Аполлону.
После жертвоприношения пировали все жители Аттики. И все они, в один голос, утверждали, что мясо этого чудовища куда более вкусное, нежели мясо обыкновенных животных.
Не успел Тесей оказаться на Акрополе, с трудом поспевая за обгонявшей его молвою, как слухи уже повергли Медею в новое замешательство.
– Послушай! – решительно приступила она к старому мужу. – Иного выхода нету… Теперь его будут носить на руках… Теперь его непременно изберут афинским царем! А тебя, старика, прогонят…
Эгей, соглашаясь с доводами своей супруги, тоже преисполнился дерзкой смелости.
– Мало мне одного Палланта, – сказал он в сердцах. – Мало мне бешеных его сыновей! Так еще и эта напасть.
Однако стоило Эгею увидеть рослого молодца с мощным торсом, как бы выкованным из золотистого металла, с тяжеленною дубиною в мощных руках, которую нес он почти что играючи, – и что-то иное шевельнулось в царском сердце. Именно таким рисовала этого юного пришельца народная молва.
Так кто же он в самом деле?
Царь вопросительно глядел на супругу, которая уже добавила в кубок смертельного яда, предназначенного как раз для этого гостя.
Но Медея улыбалась навстречу гостю так широко и обворожительно, такое восхищение и такая любовь плескались в ее лучезарных глазах, что старик отгонял от себя совсем непохвальное чувство, охватившее его всего, чувство какой-то непонятной, неясной ему самому, почти смертельной тревоги.
Он сразу же заподозрил: ничего зазорного не содержится в том, что его красавица-супруга никогда ничего не дурного не говорила и ничего такого даже не замышляла…
Тесей же с надеждой глядел на сидевшего на возвышенном, самом видном месте царя в венке на седых кудрях, в белоснежном одеянии, складками уходившем глубоко куда-то под стол.
Сын с нетерпением дожидался того счастливого для себя момента, когда же отец, наконец, признает