А что еще он мог сказать? Пообещать, что и на его улице будет праздник, и он его обязательно разделит с Серым? А если этот праздник не придет? Он ведь действительно может не прийти, если дорогу к свету, мерцающему в конце тоннеля, перекроют разные Бузовские, человечьи и собачьи…
Белая полоска степи, уходящая вдаль, в безбрежное пространство, влекла к себе пса – ведь где-то там, в далеком-далеке остались люди, которые были дороги Серому…
Вот только где они остались, кто скажет?
– Не надо, Серый, – попросил Широков собаку, – не тоскуй… Перетерпи.
Серый покосился на человека, в горле у него задребезжал и тут же утих свинец – пес все понимал, только сказать ничего не мог.
– В степи мы с тобой побываем обязательно, – сказал ему Широков, подчеркнул, усилив голос, – обязательно побываем! – Пообещал: – Вдруг чего-нибудь найдем? Или кого-нибудь… А?
Днем пошел снег – густой, тяжелый, такой снег часто выпадает в России, в средней ее части, здесь же бывает редок, – воздух сразу сделался теплее, чище, под ногами начал раздаваться вкусный капустный хруст, острые очертания предметов, лежащих на земле, приобрели мягкую округлость, мир преобразился, стал иным.
Через полчаса, несмотря на то, что снег продолжал сыпать, хотя и разредился, на улицы города со смехом и обрадованными криками выбежали ребятишки, – ведь когда еще выпадет такой пушистый сказочный снег? – но, главное, из него можно лепить тугие комки и кидаться ими, играть в «войну».
Впрочем, игра в «войну» нагнала на лицо Широкова печальную тень – очень хотелось, чтобы ребятишки эти, когда вырастут, не ощутили бы на себе подлинную тяжесть и горечь этого слова и вообще не знали бы, что такое война. Не надо им слышать и вообще знать, как свистят пули.
Он неожиданно расстроенно махнул рукой и скрылся в доме, хотя на улице было, на что посмотреть. Одни копающиеся в снегу ребятишки стоили того.
Серый не выдержал, помчался к ним – интересно было поваляться в снегу и вообще обрасти сосульками, всласть погреметь ими, как серебряными украшениями, колокольцами или бубенчиками, почистить себе шкуру, пофыркать довольно, беря холодный белый пух в пасть, поиграть в прятки, даже подурачиться, что пес делал очень редко.
Дома Широков упал спиной на кровать, закинул руки за голову: как же ему жить дальше? Ведь он еще не старый, прошел только половину отмеренной ему дороги, надо идти дальше, а как? И зачем? Второе, может быть, даже главнее первого.
Без Ани, без работы, без родных людей – это не жизнь, а существование в одиночку, то самое, что Широков не очень-то и ценил. Может, уйти куда-нибудь в степь, лечь на снег, уткнуться головой в куст засохшей верблюжьей колючки и закрыть глаза? В сильный ветер, да в мороз его уже через полчаса не станет…
Захотелось уснуть. Широков натянул на лицо подушку – так он поступал, когда днем хотел забыться