Я ещё больше затосковал, зная нечистоплотность генерала.
– А…, ладно, как-нибудь выкручусь и не поддамся ему, – махнул про себя рукой.
– Боря, ты что молчишь как сыч или недоволен назначением? – Спросил генерал, но уже с нотками раздражения в голосе.
– Да, нет, товарищ генерал, жду…, когда начнёте инструктировать.
Суконный снова расплылся в довольной улыбке и, пошарив рукой в глубине сейфа, выудил бутылку коньяка. Разлил по рюмкам и одну пододвинул ко мне: – Ну, давай, товарищ майор, выпьем за совместное сотрудничество.
Я вслед за начальством выпил коньяк, закусил долькой шоколада, задумчиво наблюдая, как генерал наливает по второй: – Блин, не за работу, а за сотрудничество – плохо ты меня знаешь, товарищ генерал.
– Боря, – панибратским тоном начал начальник штаба, – по обязанностям, которые ты там будешь выполнять тебя, лучше чем я, проинструктирует Буйнов. Введёт в курс дела, познакомит с кем надо. Также ты будешь решать и другие вопросы, о которых я буду тебе сообщать по мере поступления, но они должны остаться только между нами. Я к тебе давно приглядывался и если честно говорить, то мог бы давно тебя отсюда выкинуть…. Но я этого не делал и ты должен это оценить….
Суконный сделал многозначительную паузу: – Ты вник – в то, что я тебе толкую?
– Так точно, товарищ генерал-майор, – с пафосом воскликнул я, имитируя готовность выполнить любое его приказание, а сам злорадно подумал про себя, – я тебе покажу, генерал, «как с дураками связываться»…
Через две недели состоялись смотрины. Мы прилетели в Зугдиди на вертолёте и приземлились у птицефабрики, где располагался российский миротворческий батальон. Место мне сразу не понравилось: разбитое войной здание управления птицефабрики, где располагался штаб батальона и помещение для проживания офицеров, а также мой будущий кабинет одновременно и спальня. Полуразрушенные курятники, где размещались казармы солдат. Я обменялся с полковником Дорофеевым несколькими ничего не значащими фразами, затем мне показали, где я буду жить. Несмотря на яркий солнечный свет, дул сильный ветер, хлопая разорванной полиэтиленовой плёнкой на окнах, холод в помещениях… и всё остальное увиденное не прибавило мне оптимизма, а лишь ещё больше вогнало в тоску. На обратном пути генерал Суконный отстранил от управления второго пилота и сам сел за рычаги вертолёта. Опасное рысканье по курсу и ныряние по высоте, а потом показное пикирование на девятиэтажное здание, на крыше которого суетился расчёт вокруг зенитной установки в Очамчире: всё это привело меня в ещё более мрачное расположение духа. В Сухуми мы вылезли из вертолёта и когда Суконный спросил, как он пилотировал вертолёт – то его все дружно обматерили. Но генерал даже не обиделся, лишь всю дорогу до штаба противно хихикал,