Помню, на выставке лучших изделий учащихся было выставлено изготовленное мною топорище. Я смотрел на витрину и любовался не только своим изделием, но и фамилией, и тихо гордился.
Контингент учащихся был пестрым: большинство ребят были жители Челябинской области и небольших городов – Златоуста, Миасса, Копейска и других. Трое были, как и я, тамбовские, причем двое из соседнего села – Александровки. Познакомившись, мы сразу стали друзьями. Тогда я впервые почувствовал силу землячества. Ни при каких других обстоятельствах мы бы не стали друзьями, а здесь мы сразу как бы объединились. Один из них, Боря Крюков, был слишком вспыльчивым, хотя человеком хорошим. Другой, Володя Головачев, с которым мы были особенно дружны, был человеком веселым и изрядным пакостником. Он любил сотворить какую-нибудь шкоду. Две из них заслуживают упоминания.
В сентябре, сразу при поступлении, пока наше трехэтажное здание не было сдано в эксплуатацию, мы жили в одноэтажном бараке. С нами учился рыжий высокий парень из Челябинска Геннадий Пиняжин, 1943 года рождения, со временем ставший оперным певцом, добрый малый.
Вот с ним Володя Головачев разыгрался, и они стали бегать по спальне, прыгая через кровати, и когда Пиняжин догнал этого Головачева, тот схватил со стола большой граненый графин и опустил его на лоб Пиняжину. Как ни странно, но графин разбился, а пострадавший отделался шишкой. О Геннадии Пиняжине я скажу чуть позже – он заслуживает этого. А сейчас вернусь к моему земляку.
Однажды во время зимних каникул, когда все местные разъехались по домам, мы, тамбовские и детдомовские ребята, которых в нашей группе было человека три, бездельничали в спальне, скучая в ожидании обеда. Ожидание обеда было постоянным состоянием, которое никогда не проходило, даже если мы были чем-то заняты. Так вот, Головачев от скуки взял гаечный ключ и стал непонятно зачем простукивать батареи горячего отопления. Не найдя в них ничего для себя интересного, он встал на тумбочку и постучал по вентилю где-то под потолком. Вентиль почему-то сорвался, и струя кипятка напором в четыре атмосферы стала заливать комнату. Пока мы нашли замполита, пока он отыскал где-то на чердаке перекрыватель и отключил все отопление, вода, конечно, была уже на нижних этажах. Разумеется, дело было в характере. Никому, кроме Головачева, не пришло бы в голову обстукивать трубы.
Позже, уже после окончания училища, Володя Головачев переучился на шофера. Однажды я попросил его отвезти мне дров с лесозавода, где я работал, в район ЧМЗ[2], где в то время уже жили брат с матерью. Дело было осенью, я сидел рядом с ним в кабине, в каком-то месте он прижался к тротуару и окатил из лужи какую-то женщину. Я спросил, зачем это? «Люблю, – говорит, – особенно когда краля какая-нибудь расфуфырится, а я раз!.. – и нету меня». Мне это не понравилось, но я давно знал его пакостливый характер.
Между прочим, у него, в соответствии с фамилией, была огромная голова, привлекательная, на женский вкус, улыбка с ямочками, губки бантиком и неотразимые серовато-голубые