Несчастная любовь, от которой меркнет свет и сереют краски? Скорее всего именно она; эта причина понуждает уходить из жизни чаще всего.
Или сложный комплекс ощущений, формирующий общий, хотя и не осознанный четко депрессивный вектор самосознания?
Не могу сказать ничего определенного, да это по сути и не имеет значения.
Но своим вмешательством я вырвал ее из ситуации – и, возможно, спас ей жизнь.
Наверняка именно спас: с собой эта девушка не покончила; на факультетской доске объявлений около вахты не возникло сообщения о ее безвременной смерти.
Я вообще ничего не знаю о ней; я не видел ее ни до, ни после.
Она была не с нашего курса – скорее всего, училась на втором, потому что даже тогда показалась мне совсем молодой.
То есть находилась в возрасте около 18 лет – в том периоде молодости, когда жизнь не кажется самоценной по сравнению с ее временными тяготами.
(Хотя, отвлекаясь от темы, позволю себе заметить, что в старости бытие теряет и ценность и смысл по причине отсутствия радостей.)
Что-то в девушкиной жизни было непросто; да и сама она явно была непростой: ведь даже в той ситуации, что нас соединила, она обращалась ко мне на «вы».
Я не знаю ее имени – хотя полагаю, что звали ее не Ануир.
Вряд ли она имела отношение к печи – ни к № 7, ни к № 6, ни к № 8, ни к какой-то еще.
Она не могла быть девушкой брата: мой двоюродный брат, полковник инженерных войск, доктор технических наук профессор Виктор Олегович Сайданов в тот год заканчивал седьмой класс, жил не в Ленинграде, а в Уфе, и еще не думал о девушках, лишь лепил солдат из разноцветного пластилина.
И уж точно (хотя и не проверял…) она носила трусики: в те годы без нижнего белья на улицу не выходили даже шоу-звезды.
Но и это не видится мне важным.
Я просто помню впервые в жизни испытанное ощущение женского тела в моих неожиданно сильных руках.
И еще – синий Блоковский плащ, положенный заботливой гардеробщицей в белый «РАФ» скорой помощи.
МЫСЛИ О ЖИЗНИ
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Так писал Александр Сергеич в 1828 году, вскоре после своего 29-го дня рождения.
А что думал по этому поводу я, находясь примерно в том же возрасте?
О том могут напомнить старые дневники.
* * *
27 ЛЕТ
5 июня 1987 г.
Буду писать обо всем.
А чтО писать – всегда есть.
28 ЛЕТ
1 декабря 1987 г.
Ученый-теоретик – и математик в особенности! – глубоко безответственен по самой сути своей профессии.
Годами единственное его занятие – корпение над бумагами, нужными в сущности лишь ему самому.
А велика ли беда от неверно поставленного минуса?
Ошибку