Сюжет о Мосохе придумал не Гизель, родился он в польской историографии, но его не чуждались и некоторые немецкие и шведские историки. Средневековая христианская историография пыталась связать происхождение европейских народов с ветхозаветными «праотцами». Поэтому поиск славянских ученых подходящего им библейского персонажа не являлся исключением из европейской практики историописания. Инициатором таких поисков явился Ян Длугош, но он еще не связывал славян непосредственно с Мосохом. Как считает А.С. Мыльников, едва ли не первым в польской исторической мысли версию о Мосохе выдвинул Бернард Ваповский (1456–1535). Впоследствии бегло заявил об этом Бельский, а Стрыйковский уже назвал Мосоха «патриархом нашим» и даже «Мосохом Иафетовичем»[127]. Польский историк пояснил, что и река, и город Москва получили название от народа московского, а сам же он получил имя от славянского праотца Мосоха, а потому Лех, Чех и Рус – его наследники от Иафета[128]. Украинские историки (в частности,
Леонтий Боболинский в своем хронографе и автор Густынской летописи) говорили об этом как об одной из версий трактовки древнейшей истории славян. Уже в «Хронике» Сафоновича тема о Мосохе звучит хотя и тускло, но как вполне очевидная, в разделе «Отколь Москва взяла свое название»[129]. Гизель, остановившись на данном сюжете, нарисовал картину, показывающую не только общность происхождения славян, но и их органическую включенность в историю остальных европейских народов. Этот материал он подал просто, без каких-либо оговорок, словно некую данность, устоявшийся стереотип. Как и многие другие, данная тема не была обойдена вниманием русской историографией. В XVIII в. этот сюжет, с полным доверием «Синопсису», поведали читателям В.К. Тредиаковский, Ф.А. Эмин, Ф.И. Дмитриев-Мамонов, А. Шафонский, А.И. Мусин-Пушкин и др.[130]
Известие многократно тиражируемого «Синопсиса» о связи Москвы с библейским персонажем давало опору не только для удовлетворения