– Хорошо, – сказал Клод Леско, – жди здесь…
Вернувшись в зал, он не обратил никакого внимания на свою упавшую в обморок дочь, но, схватив за руку хлопотавшую над Миртиль старуху-гувернантку, ледяным голосом проговорил:
– Послушай, что я тебе скажу, Жийона… Я доверил тебе дочь. Из-за твоего недосмотра случилась беда, да такая, что хуже и не придумаешь: она любит человека, которого я убью или же который убьет меня. Жийона, ты заслуживаешь смерти…
– Боже правый! Мой добрый хозяин…
– Молчи и слушай. Если в точности выполнишь мои указания, считай, ты прощена…
– Что мне делать – броситься в огонь или…
– Молчи!.. Все, что от тебя требуется, – это подготовить все для того, чтобы я мог увезти дочь отсюда уже этой ночью. Я вернусь через два часа. Пока же запри двери на все засовы и натяни цепи… Если явится этот Буридан, не открывай! Не открывай ни единой живой душе! Даже если сам Господь постучится, не открывай! Это все, что мне от тебя нужно: присмотришь за Миртиль пару часов – заслужишь прощение; в противном случае – смерть… И чтобы через два часа для нашего с Миртиль отъезда все было готово!..
Не дожидаясь ответа старухи, мэтр Клод Леско, уверенный в том, что Жийона не осмелится ослушаться, устремился к воротам, запрыгнул на приведенную для него лошадь и во весь опор помчался по направлению к центру Парижа.
Вскоре он спешился у некого дворца или, скорее, крепости, шепнул пароль караульным, миновал двор, поднялся по лестнице, быстро прошел через несколько пышных залов и очутился перед массивной дверью, возле которой находился секретарь.
При виде мэтра Леско тот проворно вскочил на ноги, распахнул дверь и громогласно объявил:
– Господин первый министр Ангерран де Мариньи.
V. Таинственная встреча
Совсем рядом с Лувром пролегала улица Фромантель, или, как ее еще тогда называли, Фруадмантель, – узкий проход, в котором едва могли разъехаться двое всадников. Не стоит забывать, что улицы в то время были всего лишь улочками, а улочки – узкими проходами.
Париж еще не был тогда красивым городом, каким ему предстояло стать позднее, при Франциске I. Городом, который расцветет вовсю лишь при Генрихе IV.
В ту далекую эпоху, когда правил Людовик Сварливый, Париж представлял собой беспорядочное нагромождение извилистых, причудливых, неровных, заплетающихся дорог, вдоль и поперек которых, зачастую закупоривая проезд, лепились дома, этакий непроходимый лабиринт, в котором ориентирами служили церквушки, принадлежащие тем или иным сеньорам особняки, позорные столбы и виселицы, бесформенное соединение кривых и нескладных домишек, налезающих друг на друга, соприкасающихся островерхими крышами, выписывающими в воздухе шальной хоровод. В те годы основным принципом градостроения являлось всеобщее отрицание правил. Буйство фантазий и независимость царили такие, какие только можно себе представить. Толпа говорила о короле так, как, несомненно, сегодня не выразилась бы и о капрале. Впрочем, общество пребывало в состоянии