Поужинав, Енисеев ушел, а Лабрюйер вернулся в фотографическое заведение. Там было пусто, куда подевался Хорь – непонятно. Забравшись в лабораторию, Лабрюйер опять достал Наташино письмо и опять задумался: ну, что на такое отвечать?
Единственная умная мысль была – посоветоваться с Ольгой Ливановой. Ольга – молодая дама, счастливая жена и мать, Наташу знает уже очень давно, и как принято говорить с образованными молодыми дамами – тоже знает. Но как это устроить?
Время было позднее, Лабрюйер пошел домой и на лестнице возле своей двери обнаружил Хоря – в штанах и рубахе, на плечи накинуто дамское широкое пальто. Хорь сидел на ступеньках и курил изумительно вонючую папиросу.
– Ты тоже считаешь, что я разгильдяй и слепая курица? – спросил Хорь.
– Ничего я не считаю. И никто так не считает.
– Горностай! Я же вижу! Он так смотрит! Сразу понятно, что он о тебе думает!
– Он иначе смотреть не умеет.
Лабрюйер отпер дверь, вошел в прихожую, обернулся.
– Тебе письменное приглашение? Золотыми чернилами и с виньетками? – полюбопытствовал он.
Хорь молча поднялся, погасил папиросу и вошел в Лабрюйерово жилище.
– Я должен как-то оправдаться. Он должен понять, понимаешь?.. И все должны понять! Если меня сейчас отправят в столицу, я застрелюсь.
– Почему вдруг?
– Потому что когда суд чести – виноватый обязан застрелиться.
– Какой еще суд чести?
– Офицерский.
Тут Лабрюйер впервые подумал, что весь наблюдательный отряд – офицеры. Жандармское прошлое Енисеева не было для него тайной, а вот что Хорь тоже имеет какое-то звание – раньше и на ум не брело.
– Тебя что, осудили?
– Я сам себя осудил. Я знаю, почему это все случилось. Вот, полюбуйся!
Хорь неожиданно достал револьвер.
– Ты что, с ума сошел?! – заорал Лабрюйер. – Покойника мне тут еще не хватало!
Хорь вытянул руку, словно целясь в Лабрюйера.
– Видишь? – спросил он. – Видишь?! А если бы из-за меня Барсук погиб?!
Рука дрожала.
– Дурака я вижу!
Лабрюйер шарахнулся в сторону, кинулся на Хоря, с хваткой опытного полицейского агента скрутил его и отнял револьвер.
– Институтка! Истеричка! – крикнул он. – Барынька с нервами! Подергайся мне еще!
Для надежности он уложил Хоря на пол лицом вниз и еще прижал коленом между лопаток. Продержав его так с минуту, Лабрюйер поднялся и ушел в комнату, оставив открытыми все двери – в том числе и на лестницу.
Хорь встал, постоял и тоже вошел в комнату.
– Истерик больше не будет, – сказал он. – Я знаю, что я должен делать.
– Вот и замечательно.
– Где мой револьвер?
– Завтра отдам. Он тебе ночью не нужен. Иди спать.
Хорь постоял, помолчал и ушел.
Лабрюйер запер за ним дверь и крепко задумался. Было уже не до любовной переписки. Он видел – Хорь не выдержал напряжения. Да и куда ему – кажись, двадцать два года