Лабрюйер поглядывал на спиртовку. Над ней на треножнике была установлена кастрюлька, в которой воды – на две чайные чашки.
– Режь сало, – сказал он Росомахе, – я хлеб нарежу.
– Как он там? – прислушавшись к тишине, спросил Росомаха. – Плохо ведь ему…
– Да, сам вижу. Ты ешь, ешь…
– А ты, вообще, какого лешего тут сидел?
– Вас ждал. Теперь уже и ложиться нет смысла. Мне с утра в «Северную гостиницу».
– А меня, знаешь, в сон потянуло.
– Ступай в закуток, хоть часа два подремли. А я – домой, переоденусь, побреюсь, усы подправлю.
– С дамой, что ли, рандеву?
– Видел бы ты эту даму!
В «Северную гостиницу» Лабрюйер пришел раньше времени – в девять часов. Он хотел спокойно позавтракать в ресторане, а заодно расспросить персонал о госпоже Крамер.
– Опоздали, сударь, – сказал знакомый коридорный. – Убралась она!
– Как – убралась?
– Спозаранку ее увезли.
– Как – увезли?!
– Господин за ней приехал, сразу – в номер, и сам ее чемоданы вынес. В автомобиль – и увез!
– А она?
– Она за ним тащилась, охала, бормотала. Как будто силком увозил!
– Черт побери, и еще раз побери… Ну-ка, братец, опиши мне того господина.
Коридорный задумался.
– Ну, что, он выше меня, ниже меня?
Лабрюйер знал, что человеку, не имеющему, как полицейский агент, навыка оценивать внешность и выделять в ней особые приметы, требуется помощь.
Терпение в конце концов вознаграждается. И получаса не прошло, как Лабрюйер добился подробного описания загадочного господина. Спросив у метрдотеля карандаш и бумагу, он записал: «На вид лет тридцати пяти. Ростом шести с половиной вершков, узкоплеч и худ, усы черные, небольшие, нос прямой, тонкий, брови также черные, рот невелик, кожа смуглая, говорит по-немецки не с рижским выговором, можно принять за француза или итальянца, тужурка вроде шоферской, клетчатая, клетки едва различимы, серые брюки из хорошей материи, сапоги нечищенные, шапка меховая коричневая». Рост он записал, держа в уме, как это обычно делалось, два аршина.
Потом Лабрюйер попросил, чтобы его пустили в номер, который занимала госпожа Крамер.
Монументальная дама, собираясь впопыхах, разбросала и забыла кучу мелочей. Лабрюйер посмотрел на кавардак и велел принести старую газету. Из газеты он свернул не то что фунтик, а целый фунтище, куда покидал свои находки. И с этим приобретением он, перебежав дорогу,