Чтобы никаких недоразумений не возникало, к английской речи старались вовсе не прибегать. В тех случаях, когда все способы донести до собеседника свою мысль были уже исчерпаны, а он так ничего и не понял, лучше уж было языком жестов стараться что-то объяснить, чем на этой тарабарщине, которая употребляется на Британских островах.
Впрочем, пассажиры друг к другу относились с неким недоверием, старались держаться небольшими группками, а рот при чужаках держать закрытым. В ближнем своем видели только конкурента, боялись, к примеру, что тот тоже едет на край света открыть страусовую ферму, чтобы продавать перья в Париж. Лучше такого ближнего ночью, пока никто не видит, отправить за борт на корм рыбам. Никто и не хватится пропажи, а когда хватится – будет слишком поздно.
Только с группой немцев наладились теплые отношения, ходили друг к другу в гости, пили шнапс, которого у немцев оказалось вдосталь. Немцы говорили о том, что они коммерсанты, но Савицкий сразу же понял, что они такие же коммерсанты, как русские – репортеры. Похоже, что и немцы разобрались, кто такие русские. Сходили они пораньше, в Танганьике, предлагали послать ко всем чертям эту Южную Африку и остановить свой выбор на Восточной Африке.
– Здесь работы непочатый край, – говорили немцы, – а рук не хватает. Страна невиданных возможностей.
– А в Южной Африке золото и алмазы валяются под ногами, – отвечали русские, не поддаваясь на уговоры. – Надо только нагнуться.
– Некоторые нагнулись, теперь других нагибают. И в Южной Африке слишком много британцев.
– Да и у вас они под боком. Сидят в Уганде. Не самое приятное соседство.
– Да уж, запах их гнилой и у нас чувствуется, – тянули немцы. – Ну, настаивать не будем. Когда с делами своими управитесь, то к нам можете заезжать.
Запах богатств манил в бурские республики и разного рода проходимцев. Коренные жители такому наплыву не радовались и относились к переселенцам крайне недружественно. Савицкий с Рохлиным это предчувствовали.
Во влажном воздухе одежда их быстро промокла и совсем не высыхала. Она висела на телах мокрыми противными тряпками, сковывая движение, будто на тебя натянули смирительную рубашку, которыми успокаивают в больницах буйнопомешанных. Будь их воля, они бы ходили по кораблю только в набедренных повязках, как дикие туземцы, кафры, к которым они ехали. Пробковые шлемы, песочного цвета рубахи, штаны, которые носить в этой тропической жаре было гораздо приятнее, чем европейские, они раздобыли еще во время стоянки в Джибути. Савицкий после прогулки по базару шел на корабль, точно на каторгу в Сибирь, такая смертная тоска