Сережа не сразу улыбнулся, вглядываясь в мое грозное лицо карателя. Потом мы рассмеялись, пожали руки, но я все равно чувствовал, что мой друг как-то напряжен.
Сергей не заставил меня задавать вопрос:
– Андрюха, сейчас будет сниматься следующий кадр…
Покачивая головой, я показал, что внимательно его слушаю. Сережа глубоко вздохнул и продолжил:
– …Я, как староста, глубоко покаянную речь скажу тебе, а ты, по сценарию, должен хлестануть нагайкой меня по роже так, чтобы осталась… – он посмотрел на меня по-актерски так, словно играл добрую и бесконечно преданную мне собаку, – … чтобы осталась глубокая кровавая борозда. А я тут видел, как ты плеточкой горшечки кокаешь на мелкие кусочки…
Я все понял:
– Да не беспокойся, Серж. Это же будет другая, специальная плетка из мягкой резины, пропитанная красным сиропом…
Сергей перебил меня:
– Чего ты мне втираешь. Не первый год служу Мельпомене. Резина, какая бы она ни была мягкая, это не женский ватный тампон.
Теперь я его прервал:
– Хорошо, постараюсь как-то… помягче.
Он посмотрел на меня совсем другим, жестким взглядом, словно решившись на что-то:
– Нет уж. Не хочу, чтобы ты на моей харе дубли накручивал. Я прошу тебя как друга: припечатай мои жирные щечки один раз, но так, как ты умеешь, чтобы режиссеру сразу понравилось.
Я согласно пожал плечами.
Когда в первом дубле я снова надел на себя облик безжалостного карателя, то уже на подходе к Сергею почувствовал, что он волнуется не по-актерски, а… по-человечески. В его глазах был страх. Но отступать было некуда.
Если бы на моем месте был садист, он был бы на седьмом небе от счастья – быть жестоким, ничего не играя. А я, признаюсь как профессиональный спортсмен, ничего не чувствовал… Серега сказал свои слова прощения, трепеща всем телом и зная, что прощения не будет. Наступил момент истины. Я со знанием дела размашисто выбросил руку вверх и, насколько был способен, от стремления к убедительности, от «актерской души», от просьбы друга оттянул плеткой Сережу Серова наискось от лба до скулы через все лицо… на секунду там зафиксировалась страшная кровавая полоса от густого сиропа.
Из внутренностей моего друга вырвался жуткий вой, он упал на снег и едва ли не в судорогах стал валяться по снегу… После команды «Стоп!» он еще несколько секунд продолжал это дело. А когда остановился, в повисшей тишине режиссер восхищенно произнес:
– Как это было сыграно! Что значит долгая жизнь в театре… Дублей не надо.
Я облегченно вздохнул и подошел к Сереге. Он поднялся на колени и посмотрел на меня исподлобья:
– Спасибо, сука… Я просил сильно, но не до такой же меры. – На секунду он замолк, видимо,