Думы о Кехсэй-Сабарахе долгонько еще не оставляли Тэмучина. Сорокалетний хан словно бы прозревал свою судьбу в судьбе бывалого и верного воина-старика, но прозрения эти не слишком тревожили его – их выравнивало ощущение мощного парения в теплом течении воздушных потоков: так степной орел, набравший высоту и раскинувший крестообразно пару сильных крыльев, лишь изредка поворачивает голову, чтобы обозреть подвластные ему пространства, лебедей ли, проплывающих кочевыми путями небес, толстозадого ли тарбагана, попавшего в тень орлиных крыл и стремящегося юркнуть в столбовую норушку, стада животных вольных и подъяремных людей, ставящих руку козырьком, чтоб полюбоваться с восторгом и ужасом на это непостижимое бескрылому существу парение…
«И Кехсэй-Сабараху не по силам понять меня, – размышлял Тэмучин. – Люди похожи на камни, летящие с гор: разгонятся – ничем не удержать! Но камни – камнями, а этот старик, который всегда был притесняем, обойден почестями, который пил опалу спокойно, как кислое молоко – почему он не идет на сближение сразу? Потому что не подл? «Хан умер – жизнь прервалась и для его собаки, – думает он. Значит, он верен и благороден? или же это всего-навсего каменная усталость? Но в том, что найманы прославились по всей степи, что жили, тягаясь на равных с самими кара-китаями, заслуга этого просветленного старика – Кехсэй-Сабараха, который был силен и в последнем сражении. Так устал ли он? Разве то, что во всех дележах добычи прежних побед он, лучший военачальник, не стяжал богатств, не говорит о величии его духа? Тот, кто истинно силен, великодушен, но быть сильным в военном деле – значит быть хорошей приманкой для интриганов, которые возвеличиваются только за счет низвержения в прах истинно сильных… Что же делать и как повернуть к себе лицом бывшего врага? Подавить силой и ждать предательского удара в спину? – Тэмучин поежился, словно вошел голышом в росную траву, и раны его напомнили о себе эхом далекой боли. – А чего ждать от своих, от надежных и преданных мне людей? Я лишаю их добычи, заключая союз с побежденными… Поймут ли они, что этот союз нужен в первую очередь нам, что эта победа может оказаться лишь глотком доброго кумыса в знойный полдень…»
Тэмучин вынул меч и некоторое время глядел на игру света в зеркале металла. Это успокаивало…
«…Я пришел дать вам не мир, но меч…» – эти слова прозвучали вдруг в его сознании, вытеснив всю остальную россыпь мыслей. – Где я слышал их?» – с грустью подумал хан.
Пришел начальник стражи орду Кутус-тойон и, весело поблескивая глазами, стал докладывать, что ночь прошла тихо, ничего подозрительного в стане пленных он не наблюдал.
– А чего ты веселишься? – спросил хан, с удовольствием, впрочем, отмечая хорошее настроение Кутус-тойона.
– Не знаю… – насторожился тот. – Погода… солнце…
– Иди глянь: не два ли сегодня солнца на небе?
– У нас всегда два солнца: одно на небе, а другое – ты, хан! – нашелся Кутус-тойон,