– Может, не послали, потому что татарин?
– Может, и это сработало. Но погорел я в результате своей политической слепоты.
– А что это такое? Мне ведь тоже скоро госэкзамены сдавать.
– Теперь времена другие. Сейчас свобода слова: говори что хочешь. На госэкзамене мне надо было дать оценку последнему периоду Второй мировой войны. Я сказал, что наряду с неоценимым вкладом славной Советской Армии в разгром фашизма было допущено много ошибок.
Позёвывавшие члены государственной комиссии от этих слов вдруг проснулись, словно их блоха укусила. «Что же это были за ошибки?»
Я, конечно, мог выкрутиться. Всё-таки тогда культ личности уже был развенчан. Но чёрт меня дёрнул! Возьми да и скажи: «В Крыму, в городе, где мы учимся, должно жить коренное население острова – крымские татары, пора их вернуть на родину». Председатель комиссии, усатый генерал Куропатенко, крикнул мне, стукнув при этом кулаком по столу:
– Мы здесь собрались не для того, чтобы выслушивать эту белиберду. Вон отсюда!
После экзамена меня вызывали, прорабатывали. Нескольким учителям влепили выговор за слабую политическую подготовку.
Тяжело я перенёс это. Три ночи почти не спал. Курсанты перестали со мной здороваться, потом и вовсе перестали замечать. Во сне видел маму: солнечный день, мама сидит. На ней вышитое платье. Меня к себе зовёт. Но я не могу сойти с места, к ногам словно пудовые гири подвесили. Утром получил телеграмму: «Маму уже похоронили, можешь не приезжать». В тот день, когда я боролся за права крымских татар, дома умерла мама.
На пятый день вышел на улицу. В душе пустота. Голова словно набита толчёным стеклом, ноги как деревянные. Всё кругом плывёт и кружится. Ничего не соображаю, ничего не понимаю. В мозгу сидит: мир без меня существовать не может, он живёт только в моём воображении. Стало быть, сегодня конец света. Смерть, вечность, планета – всё зависит от моего желания. Я понял, что схожу с ума.
Достал из кармана гимнастёрки булавку, пробую проколоть руки, ноги, вижу кровь, но боли не чувствую. Как всё забыть, оказаться с мамой? Не найдя другого выхода, зашёл в кафе, выпил два стакана водки. Помню только, как вышел на улицу, сел на скамейку…
На другой день проснулся на широком диване. Белый потолок. Где я? С кем я? Я же должен быть в казарме.
– Проснулся, курсантик? Сейчас попьём чаю.
– Кто вы? Где я?
– Меня зовут Марина. Марина Сергеевна.
– Как я к вам попал?
Поднимаюсь. Молодая красивая женщина. Как и многие южанки, полновата, по плечам светлые волосы. Села рядом и рассказала:
– Шла домой с вечерней смены. Вижу: на скамейке сидит, запрокинув назад голову, курсант. Лицо белее снега. Совсем плох. Я же медсестра. Думаю: умер. Кое-как нащупала пульс. Пытаюсь разбудить, кричу прямо в ухо. Бесполезно. Вдруг, откуда ни возьмись, патруль. Я уже поняла, что ты пьян. Подумала сначала: «Ну и чёрт с ним, мне-то что?» Но в последний момент пожалела: молодой, красивый, пропадёт.
«Вы