Но я ошибся. Вдруг рука резко дёрнулась и, выпуская кобру, точно рассчитанным движением направила её полёт прямо на плечи Медноголового, увлечённо зализывающего свои раны.
Почувствовав на загривке холодное тело гадины, рыжий пёс, вместо того, чтобы прикинуться замшелым столбом, как учат заклинатели и факиры, начал от неё отбиваться и размахивать клешнями, чем и спровоцировал смертельный укус в свою шею неприхотливой к пище тварью.
Стряхнув, наконец, с себя прилипчивое пресмыкающееся и признав в животном кобру, Хью мгновенно из хозяина жизни превратился в её изгоя. Он сразу потерял интерес к окружающему миру и ко мне в том числе, что было вполне естественно в его теперешнем интересном положении. Ужас, опережая действие яда, парализовал Медноголового. Лицо злодея побледнело, как солнце родной Ирландии на исходе лета, по телу пробежала первая неконтролируемая дрожь, а глаза застыли остекленевшей тоской.
Почувствовав прилив сил от вида павшего противника, я было вскочил со смертного ложа, но колодки сдержали мой естественный порыв к свободе, и мне пришлось вновь брякнуться на прежнее место, ударившись слабой головой о дерево верстака. Сознание покинуло меня так быстро, словно его и век не было в моих мозгах.
Глава 7
СЕДЬМАЯ ЖЕРТВА
Я валялся под нещадно палящим солнцем и кормил собою мух. Они свободно перемещались по лицу, особо назойливо толпясь у губ и ноздрей, мешали дышать, чего не очень-то и хотелось из-за физически ощутимой плотности воздуха, горячего и смрадного. Нестерпимая вонь разлагающейся плоти терзала сознание и внутренности. Тела не чувствовалось, словно я состоял из одной головы, неразумно оставленной туловищем без присмотра. Она подумала, что надо хоть к чему-то приготовиться и открыла глаза.
Потусторонний мир мне представлялся несколько иначе. С кое-каким населением и справедливым судом, но без земных мук. Так как я умер на индийской земле, то приступить к новой животной жизни должен был без особой волокиты со стороны местных богов. Учитывая моё терпимое отношение к Шиве, Вишну и остальным небожителям, я вполне мог переселиться в благородного оленя, а лучше в слона, пусть и без надменности, но при впечатляющей силе.
До слуха донеслись вкрадчивые шорохи и довольное урчание. Кто-то дёрнул мою голову за ноги, слегка пробуя их на вкус острым клыком. Я обиделся и взглянул в сторону нарушителя моего скорбного ону нарушителя моего скорбного момента расставания души с телом. Возле ног стоял я, но уже в образе шакала, и смотрел на свои жалкие останки. Я понял, что раздвоился и сошёл с ума.
До этого бывать сумасшедшим мне как-то не приходилось, поэтому было чрезвычайно любопытно испытывать новое безмозглое состояние. И хоть я был помешан тихо, а значит надолго, всё же не вытерпел и укусил себя за ногу. Нога от боли взбрыкнула и ударила шакала в морду. Трупоед недовольно отпрянул, а я вдруг понял, что у меня острый