– Какое освобождение? – заорал я в ужасе.
– Как будто ты не знаешь! Ведь божий слуга, этот святоша, который был у нас вне подозрений, предупредил тебя о готовящемся побеге. Но ваши слуги вовремя донесли нам о готовящейся акции, ведь их, в свою очередь, за неимением лучшего, тоже привлекли к незаконной операции. Поэтому-то каземат и дворец охраняются солдатами особенно тщательно.
– И вы арестовали Жана и остальных? – упавшим голосом спросил я.
– А зачем? Пандит не выходит из своей конуры, брать связника-махрата без толку. Он хитёр и предан гуру, как и ты. Пусть общается с твоими друзьями. Подождём, пока туземцы узнают тайны подземелий. Они-то и приведут нас к бунтовщику и его золоту. Тем более, что после нашего с тобой разговора ждать останется не долго. Вот видишь, ты теперь знаешь много лишнего, чтобы оставаться в живых. Пора мне заняться делом, голубок.
А ведь Медноголовый был неплохим собеседником и актёром. Я вспомнил его капитаном яхты и не верил, что передо мной один и тот же человек. Я так и сказал ему, думая затронуть в его чёрствой душе какие-либо честолюбивые струны.
– Послушайте, Хью, – заканчивал я последнюю попытку договориться хотя бы о милосердии к беззащитному пленнику, то есть ко мне. – Вы глубоко ошибаетесь, принимая меня за ниспровергателя устоев и разжигателя бунтов. Меня соблазнило золото, а не блеск революционных идей. Повремените с казнью до поимки Пандита.
– Может, и ошибаюсь, – спокойно ответил палач, – но повременить не могу. Есть, в конце концов, приказ полковника, поэтому ты добросовестно исполнишь отведённую тебе роль в нашем спектакле. А после поимки Пандита, вполне возможно, что твои кости соберут в один мешок и захоронят с почестями в отдельной могиле, как безвинно пострадавшей из-за происков врагов жертвы. Так что для тебя всё не так плохо может и закончится.
– Ты большая рыжая сволочь, – взревел я в надежде, что он прикончит меня сразу. – Я твоих и папу, и маму, а тебя и так, и этак, включая весь твой поганый род до седьмого колена по материнской линии…
Углубиться далее в его родословную мне не удалось, так как заплечных дел маэстро ударил меня каучуковой дубиной по голове, но особо не прицеливаясь.
Очнулся я от вылитого на меня ведра воды распростёртым на пыточном верстаке. Кровь заливала глаза, конечности непроизвольно дёргались, а в ушах бухал колокол, сквозь похоронный звон которого, прорывался в сознание голос палача:
– Слабоват ты, не то, что туземцы. Пришлось даже расковать, чтоб рука не оторвалась. Кому ты полным инвалидом понадобишься? 3ато теперь с мордой у тебя полный порядок, родная мама не узнала бы, – делился он со мною наблюдениями,– а вот с остальными частями пока неважно. Но ничего, сейчас переломаем тебя в нескольких местах – и хоть на выставку прикладного искусства,– и он стал вставлять мои ноги в отверстия колодок с винтами.
Я задёргался, как кролик в силках.
– Лежи спокойно, –