И снова яркая вспышка. Настырный скрипучий тонкий звук. И тишина…
– Если затушить огонь, то он погаснет, но если остались хотя бы маленькие угольки, то стоит только подуть на них, и они снова вспыхнут. Но если углей нет, хоть самой малейшей искорки, он больше никогда не загорится. Никогда!
– А у тебя остался хоть небольшой уголёк? – зазвучал печальный женский голос.
Он подошёл сзади, уткнувшись в ворох её волос, а затем медленно перевёл взгляд на зеркало. Ему хотелось навсегда запечатлеть этот момент. Она в красном платье, в чужом городе, рядом с ним.
– Во мне целое пожарище! – прошептал он и развернул её к себе, запустив пальцы в струящиеся длинные волосы.
– Мне пора уезжать, – чуть слышно проговорила она, пытаясь оттолкнуть его, загородиться от него руками, поставить непроходимый барьер, толстую бетонную стену, только бы он не видел её лица.
Глаза наполнились прозрачными блестящими слезами. Они тихо скатывались по белоснежным щекам, задерживаясь у уголков губ. Он прильнул к лицу, почувствовав солоноватый вкус её безмерной боли.
Комната снова обрела свой привычный чёрный оттенок. Двести двадцатый уверял, что идеального чёрного цвета в природе не существует. А Пятьдесят девятый спорил, что увидеть натуральный цвет можно в чёрной пустой комнате, занавешенной бархатными чёрными шторами, имея под рукой чёрный лист, в котором заранее вырезан круг. И вот если посмотреть в это отверстие, можно увидеть настоящую мглу.
Сегодня Шёпот увидел эту мглу и негаснущий яркий свет, будто бы оказался перед дверным глазком, ведущим в неизвестный ему мир. А ещё – себя в прозрачном отражении настенного зеркала. Там ему около тридцати лет. Он среднего роста. Тёмные волосы, небольшая щетина двухдневной давности и рассеянный пьяный взгляд. «Я пьянею оттого, что смотрю на неё. Но кто она, кто?» – он злился на себя, пытаясь вспомнить ещё хоть что-то связанное с его прошлой жизнью, но всё тщетно. «Я был мужчиной, который неистово, трепетно и порою безбожно любил женщину на расстоянии нескольких городов, нескольких тысяч километров, пытающимся жить с постоянным чувством осознания того, что нам не суждено остаться вместе на долгие-долгие годы. Вероятнее всего, это была бы менее трагичная история моей человеческой жизни, если бы она не любила меня так же, как и я её. Самоотверженно, глубоко, порою истерично. Её мысли всегда были сплетены с моими, её душа была канатом перевязана с моей. Всю жизнь мы угробили на то, чтобы