Близился май. Весенние, меня всё чаще стали навещать лингвиники, мечтая приобщиться. Я не закрывалась от них, отворив свои окна. Каждая писала меня своей – я потворствовала, вбирая свечение цветущего. Убранная цветами, я просила их приносить вербы – они же приходили с вишней и медоносами. Яблони, росшие на улице, радовали мой глаз ежеутренне – просыпаясь петухами, я читала любимую абрахту и не знала, чему смеюсь. Вторя положенному, я пила клюю – её вкус пробуждал скору, и я покидала свой дом. Укрывшись среди лугов, я бродила, сочиняя хвалебное. Собирая букеты цветов, я, возвращаясь, вносила их в первый дом – пустовавшие, они выглядели позабытыми, и изредка я оставляла букеты своих стихов на память. Пахучее заворожило меня – многое я могла выразить лишь внутре, пренебрегая внешним. Углубившаяся, я отбросила одежды – не желая связывать себя, я брела чистая, лишённая борьбы и смиты. Соловьи ублажали меня, провозглашая Пору. Встречались мне и следы кротов – я по-девичьи спошествовала им. Кургузы не покидали меня. Чинная, я почала почин – утренняя, я была певчей и училась опевать букеты. Обливаясь, я искала в себе ежевику – зная, что ещё рано, я не могла позабыться, и искала всё равно. Её исходило от меня – я знала это, и не могла не смущаться. Обогнавшаяся, я спутывала временное, кушая созревшие вишни. Руки мои стали пристанищем птиц – ноги я омывала волосами. Красивая, я превращалась в арку, сливаясь с землёй. Узнавшая, я не была покойна – каждая из моих плеврен звала за собой танцем. Узнанная, я смеялась – животворящие дивились мне и целовали. Я благословляла их.
Закутавшись покрывалом, я входила в один из садов, и принимала положенный дневной сон. Снова вкусив ручья, прописав по воде арой, я услышивала гомон – в саду играли дети. Вновь принимаясь учить их, я рассказывала Существующее и Небывшее – наравне, мы воображали. Девичье, более свободное, воплощало сложное – мы рисовали цветущие груши и золотистые береговые туманы. Юные же возрождали дев – понимая их слабость, я потворствовала, возрождая дев, оплетающих поющее цветущее. После мы рисовали. Каждая расписывала полотно белой лемены ближней.
Почти отказываясь от трапезы, я не могла отказывать детям. Они наперебой кормили меня из своих корзин. Вкушая запахи их дома, я воображала их матерей – следы их рук оставались на глазах. Томией я повествовала Мифическое – Древность приоткрывалась детям. После мы играли. Дети спрашивали меня – я сполна рассказывала им чувствуемое, разрешая касаться. Они, смущаясь, прикасались. Я тихо лежала. После мы расходились, одинокие. Приходило вечернее.
Я