Впереди на Королевском шоссе из окон над баром «Понсе-де-Леон» тоже неслось пение. Хадсона догнал негритянский юноша.
– Там заварушка, мистер Том, – сказал он. – Или что-то вроде того. Господин, приплывший на яхте, выбрасывает из окна вещи.
– Какие еще вещи, Луис?
– Всякие, мистер Том. Все, что под руку попадется. Леди пыталась его остановить, но он пригрозил и ее выбросить.
– Откуда взялся этот господин?
– С севера – богач какой-то. Божится, что может купить и продать наш остров. Пожалуй, правда купит – и задешево, если продолжит расшвыривать все вокруг.
– А что констебль?
– Да ничего, мистер Том. Его пока не вызвали. Но собираются. Без него, видимо, не обойтись.
– Так ты сейчас занят, Луис? А как насчет наживки на завтра?
– Я все заготовлю, мистер Том. Не беспокойтесь. Будет наживка. С теми, с яхты, я вроде как работаю. Меня наняли на утреннюю рыбную ловлю, с тех пор я при них. Но никакой рыбной ловли нет и не было. Так вот, сэр. Он только швырял тарелки, чашки, кружки, стулья, а когда мистер Бобби приносил ему счет, он этот счет рвал и кричал, что мистер Бобби ворюга и негодяй и ни черта не смыслит в рыбной ловле.
– Похоже, тебе попался трудный господин, Луис.
– Мистер Том, да хуже него я никого не видел. Он еще и петь меня заставил. Вы знаете, я пою, как умею, – не так хорошо, как Джози, но иногда у меня выходит лучше обычного. Словом, пою, как могу. Сами знаете. Вы меня слышали. Но он хочет слушать только одну песню – про маму, которая не желает ни гороха, ни риса, ни кокосового масла. И так раз за разом. Это старая песня, мне надоело ее петь, я и говорю: «Сэр, я знаю новые песни – хорошие песни, замечательные. Знаю и старые – например, о гибели Джона Джейкоба Астора на «Титанике», когда корабль столкнулся с айсбергом, и, если пожелаете, могу их спеть вместо песни о горохе и рисе». Все это я произнес очень вежливо, вы же меня знаете. А этот господин в ответ: «Слушай, ты, черномазое отродье, у меня магазинов, фабрик и газет больше, чем у твоего Джона Джейкоба Астора ночных горшков, и если станешь указывать, что мне слушать, я уж как-нибудь засуну твою пустую голову в один из таких горшков». Тут за меня вступилась его жена: «Дорогой, ну что ты пристал к нему? Он хорошо поет, и я с удовольствием послушаю какие-нибудь новые песенки». А он как рявкнет: «Послушай, ты! Ни он не будет их петь, ни ты не будешь их слушать!» Странный он господин, мистер Том. А жена только сказала: «Ох, дорогой, как с тобой трудно». А я скажу, мистер Том, что новорожденной мартышке легче справиться с дизельным двигателем, чем с этим господином. Простите, что я так разболтался. Я сам не свой. Он так грубо с ней обошелся.
– И что ты теперь для них делаешь, Луис?
– Вот, достал для дамы ракушечный жемчуг.
Во время всего разговора они стояли в тени пальмы, и теперь Луис вытащил из кармана чистую тряпицу и, развернув ее, показал Хадсону с полдюжины блестящих, перламутрово-розовых, мало похожих на жемчужины