– Нет. Никаких мостов, – мрачно повторил Пабло.
– А ты что скажешь? – обратился Роберт Джордан к жене Пабло, чья неподвижная мощная фигура все так же возвышалась у очага. Повернувшись к ним, женщина произнесла:
– Я – за мост.
В отблесках пламени ее смуглое лицо казалось разрумянившимся, сиявшим особым теплом и красивым, каким, в сущности, и было.
– Ты что несешь? – крикнул ей Пабло, и Роберт Джордан увидел в его взгляде боль человека, которого предали, капли пота потекли у него по лбу.
– Я сказала, что я – за мост и против тебя, – спокойно ответила жена Пабло. – Больше ничего.
– Я тоже за мост, – вступил человек с плоским лицом и сломанным носом, давя окурок об стол.
– Мне на мост наплевать, – сказал один из братьев. – Но я – за mujer Пабло.
– И я, – подхватил другой брат.
– И я, – присоединился цыган.
Не сводя глаз с Пабло, Роберт Джордан незаметно все ниже опускал правую руку, готовый, если понадобится – и даже почти надеясь, что понадобится, – действовать (он чувствовал, что, быть может, это было бы самым простым и легким решением, но, зная, как быстро в случае ссоры семья, клан, отряд сплачиваются против чужака, боялся нарушить достигнутое согласие и, тем не менее, понимал: то, что можно сделать одним движением руки, в создавшейся ситуации было бы самым простым, наилучшим и пусть радикальным, но здравым поступком). Продолжая наблюдать за Пабло, он в то же время видел, что его жена, раскрасневшись, как краснеют сильные и здоровые люди, стоит с горделивым видом, словно присягая на верность.
– Я – за Республику, – уверенно произнесла она. – А Республике нужно, чтобы этот мост был взорван. Потом у нас будет время, чтобы заняться и другими делами.
– Эх ты! – с горечью сказал Пабло. – У тебя мозги, как у племенного быка, и сердце шлюхи. Ты думаешь, что будет какое-то «потом», если мы взорвем мост? Да ты хоть представляешь, что будет потом на самом деле?
– То, что должно быть, – ответила его жена. – Что должно быть, то и будет.
– И тебе все равно, что нас будут травить, как диких зверей, после этого взрыва, который не принесет нам никакой выгоды? И что мы все вообще можем погибнуть в этой заварухе?
– Да, все равно, – сказала жена Пабло. – И не пытайся запугать меня, трус.
– Трус, – со злостью повторил Пабло. – Ты считаешь человека трусом только потому, что у него есть здравый смысл. Потому, что он знает наперед, чем кончится этот идиотизм. Уметь распознать глупость – это не трусость.
– А распознать трусость – это не глупость, – не сдержавшись, вставил Ансельмо.
– Ты хочешь умереть? – серьезно спросил его Пабло, и Роберт Джордан видел, что вопрос был отнюдь не риторическим.
– Нет.
– Тогда следи за своим языком. Слишком много болтаешь о том, о чем понятия не имеешь. Ты что, не видишь, как это опасно? – Голос Пабло прозвучал почти жалобно. – Похоже, я один среди вас понимаю, насколько это серьезно.
Я тоже понимаю, подумал Роберт Джордан. Эх, старина Пабло, я тоже это понимаю.