И молодой человек с неподражаемой, гротескной помпезностью – в которой по-прежнему сквозит неизбывная презрительность – разворачивается и гордо удаляется к крыльцу чадящего дома. Оставив почтальона перед входом в еще большей озадаченности и растерянности, чем когда поднимался с газона. Который переливается, перекатывается, поблескивает на солнце…
Музыкальный аппарат булькает и трепещет. Облака маршируют над городом. Дрэгер забывается сном о мире, где на всех вещах есть этикетки. Тедди изучает страхи сквозь до блеска натертый бокал. Ивенрайт вваливается в дверь под вывеской «Бар «Большой куш» и Изысканная Кухня», планируя немного выпить, чтоб расправить крылья, помятые сидением в чертовом кресле с прямой спинкой, когда читал чертов дотошный доклад, составленный ничтожной шпионской крысой – поди пойми: с одной стороны, эти хмыри в штатском, все эти бумажки с красными тесемочками, ради которых весь сыр-бор, а с другой – настоящие мужики, заварившие профсоюзную кашу, старые добрые ИРМщики, «вобблиз»…[16] но, похоже, к этому все и пришло, так что будем играть по правилам… как бы то ни было, надо выпить… раззудись экзема, умри геморрой, как говорится… пара пива – то, что доктор прописал… он покажет всем этим городским шишкам, что за человек есть Флойд Ивенрайт, бывший полузащитник, душитель вражьих форвардов, родом с помойки под названьем Флоренс. Да, он ничуть не хуже любого другого, хоть столичного!
– Бармен! – Два кулака сотрясают стойку, требуя внимания. – Давай, наливай-подавай!
Доказывает сам себе, что эти усталые, потливые ладони по-прежнему умеют собираться в кулак.
Родственники начинают стягиваться в дом на совещание, а Хэнк тайком прикладывается к бутылке. Не то чтоб крылья скомканные распрямить – а так, просто чтоб укрепиться духом перед очередным раундом. Над побережьем облака выстраиваются плотными шеренгами между морем и луной. И дремотный конкурс на «самого некогда любимого», проводимый Индианкой Дженни, прерывается видением чужака в этих стройных рядах: старый Генри Стэмпер, руки в брюки, зеленые глаза смотрят упрямо и нахально – с того лица, какое он носил тридцать лет назад. «Сукинский сын!» – упрямые, глумливые глаза – неизменное презрение к товарам Дженни, с того самого дня, как она завела свою лавку на плесе. Она видит, как он снова подмигивает, слышит его смешок и назойливый шепот:
– Знаешь, чо я думаю? – Полдюжины хозяйственных и важных мужских лиц нависали тогда, тридцать лет назад, над ее прилавком, но ее обсидиановые глаза прикованы к бесшабашной физиономии Генри Стэмпера. И лишь его слова она слышала: – Думается, кто с индюшкой сладит, – слышит она его голос, – тот и медведицу поимеет!
– Что-что? – медленно переспрашивает она.
Генри, подслушанному против его ожиданий, некогда думать над тактичными эвфемизмами –