Ей очень не нравилась эта дорога.
А дороге не нравилась она.
– С этим пятном тоже странно, – продолжала Надя, не замечая ее изменившегося настроения, – но я думаю, что ты его попросту проглядела. Конечно, если хочешь, можно потом поискать на других столбах или на этом, когда его поставят.
Наташа покачала головой.
– Нет, зачем. Ты извини, что я тебя с работы выдернула. Глупости все это.
Надя пристально на нее посмотрела.
– Правда?
– Да. Может, на меня так семейные нелады действуют. А может, возраст сказывается. В общем, бред нервной женщины.
– Ты так говоришь, словно тебе семьдесят.
Наташа вздохнула и осторожно потрогала себя за нос.
– Может, так оно и есть. Пошли отсюда, Надька. Не могу я смотреть на эти венки. Словно на кладбище сидим. Подумать только, столько лет ничего не замечать… Пошли! И давай больше не будем об этой дороге.
Она запрокинула голову, допивая воду, потом повернулась и рассеянно посмотрела вокруг. У дальней скамейки наклонившись стояла пожилая женщина, поднимая пустую пивную бутылку. Глядя на нее, Наташа вспомнила одну старушку, которую часто видела в городе, неподалеку от одного из банков. В жару и в холод, в любую погоду она стояла на коленях, протянув вперед руку с раскрытой ладонью и молча глядя перед собой, сквозь людей – куда-то очень далеко, и Наташа не раз думала, что не хотела бы оказаться в том месте, которое видела эта старушка. Она стояла так с утра до вечера. Каждый день. Старушка, по мнению Наташи, была живым подтверждением того, что бога точно нет – будь он – давно бы бросил горсть золота в обращенную к небу ладонь, и старушка не стояла бы тут – хотя бы один вечер.
Женщина положила бутылку в вязаную сумку так аккуратно, словно она была из богемского стекла, потом, подслеповато щурясь на солнце, посмотрела на бутылку в руках Нади и двинулась к ним. Глянув ей в лицо, Наташа похолодела.
– Надька! Ты посмотри!
– Да вижу! – сказала подруга неожиданно чужим голосом. – Отвернись ты, не смотри так!
– Но ведь это…
– Да тихо ты! Будем надеяться, она нас не узнает! Деньги есть?
Наташа протянула ей раскрытый кошелек, который прихватила из дома – она всегда носила деньги с собой. Надя заглянула внутрь, вытащила одну из синих бумажек.
– Разумный предел? – спросила она тихо. Наташа кивнула.
– Разумный.
Надя достала свои деньги, соединила бумажки вместе, сложила втрое и сжала в руке. Женщина медленно подошла к ним, пряча глаза, и спросила надтреснутым старческим голосом:
– Девочки, бутылочки не оставите?
На ней была старая кофточка и длинная юбка с накладными карманами – все очень старое, шитое-перезашитое, но чистое и аккуратное.
– Ага, – сказала Наташа, тщетно пытаясь придать голосу царственную небрежность, с которой говорит большая часть людей, оставляющих кому-нибудь