– Макет объявления в газету ещё не делала? – спросил Маралов у Сашеньки.
– Сделала два варианта, сегодня скину тебе на почту, – ответила та.
– Надо завтра же отдать в газету! Савва Иванович… – взглянул он на меня.
– Отнесу, – отозвался я.
Константин старался не пялиться на Динку, но поневоле то и дело бросал на неё взгляды.
– Нравится? – подначил его Васенька.
Константин посмотрел на юницу. Та на мгновенье устыдилась, прикрыла руками грудь и лоно.
– Руки убери! – прохладно сказал Василий.
– Нравится, – отвечал Маралов. – И я, наверное, только сейчас по-настоящему осознал серьёзность нашей затеи. И глубину воздействия.
– А какие она пироги печёт! – восхитился Васенька. – Диночка, угости нашего работодателя! – прибавил он.
Динка как есть – стало быть, в чём мать родила, налила сок в стаканчик, взяла тарелку с куском пирога и с поклоном поднесла угощенье Константину. Тот принял, и на мгновенье их руки соприкоснулись. Маралов, конечно, старался не потерять голову, но сделать это ему явно было не просто.
– Вот, – сказал Васенька. – А Савва Иванович брать её не хочет.
– Если не возьмёт, – жуя, отозвался Константин, – тогда я возьму. Откроем специально под тебя кондитерский цех. Домашние пироги – круче, чем рёбрышки. Будешь главной! Хочешь?
– Нет, она хочет быть артисткой, – возразил Василий.
– Ну, разбирайтесь! – бросил Маралов. – Все подписали?
Мы зашелестели бумагами. Динка, всё это время остававшаяся нагой, улучила момент, взяла трусы и хотела было начать одеваться. Но Васенька, как раз выводивший размашистую закорючку в своём контракте и не глядевший на Динку, бросил ей:
– Оставь трусы! Тебе ещё задание будет!
Константин собрал подписанные бумаги. Хотел было уходить, но из любопытства задержался. Василий же после изрядной артистической паузы, во время которой все смотрели то на Динку, то на него самого, передал документы Константину, подошёл к нагой юнице, взял её за руку и сказал голосом гипнотизёра, немного грассируя: «Сейчас ты такая, какая есть, выйдешь отсюда, поднимешься на второй этаж и вернёшься обратно! И тогда мы, возможно, примем тебя в студию. Если Савва Иванович согласится».
Динка смотрела на Васеньку, Васенька невозмутимо смотрел на Динку.
«Когда же она взорвётся? – думал я. – Когда её терпение лопнет? Когда её глаза раскроются по-настоящему?» Но терпение её не лопалось, и глаза её не раскрывались.
– Ну, ты прям гестаповец какой-то! – засмеялся Константин.
– Сеанс прикладного психотренинга, эксперимент «Повиновение», – объяснил Василий.
– Я в ваших методах не разбираюсь и потому не вмешиваюсь, – сказал Константин. – Но всё равно бы лучше не надо: там сейчас пятнадцать голодных таджиков вкалывают, по два-три месяца дома не были. Они такое увидят, потом работать не смогут.
– Иди! – непреклонно бросил Васенька юнице.
– Стоп! –