– Божественно! Наконец-то ты начал рассуждать, как истинный солдат великого фюрера.
– Так ведь по ним и стрелять придется.
– И по ним… если придется. Что тебя смущает?
– То и смущает, что в своих стрелять будем.
– И в своих, если все же придется, – невозмутимо подтвердил Беркут.
– Но ведь…
– И еще, гренадер-кавалергард… – не стал выслушивать его лейтенант. – Пока мы в этих германских мундирах щеголяем, говорить со мной старайся только на немецком. И думать тоже. Для полноты ощущений.
Засмотревшись на Беркута, водитель забыл о дороге. Это был взгляд человека, пытающегося понять, с кем же на самом деле свела его судьба. Корбача не переставали поражать сам способ мышления лейтенанта, странности восприятия Беркутом всего того, что происходило вокруг, само понимание им войны и солдата на ней, его жизни и смерти.
Обычно лейтенант старался не реагировать на взгляды своих солдат, какими бы чувствами они ни были пронизаны, однако на сей раз не удержался:
– Как-то странно ты взглянул, Корбач. Что-то хотел сказать, но не решился?
– Подумал, что войны как раз и начинаются такими людьми, как вы. Потому что чувствуете себя в ней так, словно только для боев и походов созданы.
– Не такими, Корбач, не такими. Начинают их другие – дипломаты, политики. Но, очевидно, для таких, как я, – с этим можно согласиться.
– Но ведь таких немного, – проворчал Корбач. – Людей, которые немилосердно боятся этой войны, чувствуют себя на ней растерянными и жалкими, – значительно больше.
Беркут хищно ухмыльнулся и, отвернувшись, долго смотрел в боковое стекло. Лишь когда Корбач убедился, что ответа не последует, он вдруг сказал:
– Таких, всю войну пребывающих в растерянности и страхе, значительно больше. Но, возможно, только в этом и спасение человечества.
5
В штабе дивизии их уже ждали. Начальник разведки – словно бы вытесанный из дубовой колоды розовощекий коротыш, – медленно пережевывая не то что каждое слово, но каждый отдельный звук, уверенно доложил:
– Господин полковник, диверсанты нами обезоружены…
– Вот как? – удивленно потянул Лоттер, бросая взгляд на гауптштурмфюрера.
– Как вам это удалось, подполковник? – тотчас же поинтересовался Штубер. И вообще, все, что происходило здесь, в ближайшем прифронтовом тылу, вызывало у него едкий сарказм. Ему трудно было что-либо воспринимать всерьез.
– Они обезоружены и взяты нами под арест, – не успел среагировать подполковник.
– И где же эта ваша мрачная Бастилия?
– Сейчас все трое находятся под надежной охраной, – медленно шевелил челюстями разведчик, который, по глубокому убеждению Штубера, вряд ли когда-нибудь не то что пересекал линию фронта, а хотя бы появлялся на передовой.
– Кажется, вы уже сообщали об этом, господин Ульрех, – попытался напомнить ему Штубер, однако и на