– Не убьешь! – Волынка завертелся, прикрывая голову руками, будто решил, что будет убит именно ударом по черепу.
– Та он к вам же в бригаду нанялся, – бросила Яночка. – Теперь такой же, как ты. Сам убийца.
Она, не попрощавшись, двинулась прочь по выщербленному асфальту тротуара. Волынка подался было следом, но далеко не ушел. Нет, Терапевт не стал бить его по голове. Саданул прикладом между лопаток, вышиб с асфальта в колючие кусты и там затоптал бы, если б не Вика.
– Оставь! Не надо! – Она ухватила Данилу за запястье.
– Та он хороший парень! – Яночка обернулась. Шагов с двадцати она на всю улицу выкрикивала похвалы бывшему любовнику. – Он тебе сгодится, Виктория! Тем более с мамкой его ладить больше не придется. Разнесло бомбой мою тещу! В хлам! В пыль!..
Яночка, по обыкновению, была нетрезва. Вика заволновалась, глянула в сторону БТР. Не слышит ли криков шальной бабы Стас? Впрочем, командир Землекопов не станет связываться с продавщицей из продовольственного ларька. Зачем она ему?
Волынка вывернулся из-под ног Терапевта и утек следом за Яночкой, а Вика вернулась к разгромленной «газели». Лисичанцы, подобно помойным котам, всё ещё копались в обгорелом мусоре, совсем недавно бывшим вполне пригодным к употреблению добром. Часть из них уже подалась ко вновь прибывшей фуре. Эти выстроились в покорную очередь. Иные продолжали ковыряться в теплом пепле.
Мужичонка с вилами мельком глянул на оружие, окинул взглядом саму Вику, на мгновение задержав недружелюбный взгляд на её темной косе, вольно змеившейся из-под края балаклавы.
– Нет того, чтобы ныне дивчата шелковы платья носили. Экая на тебе хламида!
Вика, левой рукой придерживая приклад автомата, правую подала старухе. Та ловко карабкалась наружу из руин «газели». Бабка приняла помощь, крепко вцепилась в рукавицу, не выпуская, однако, из рук тяжелую клетчатую сумку.
– Что набрала, бабка? – спросила Вика.
– Сардинки, масло постное, – отвечала старуха. – Картошка есть. Пожарим. Будем живы.
Наконец она встала на твердую землю. Сумку примостила между ног, сжала лодыжками, будто опасаясь за вновь обретенную добычу. Левую руку она держала в кармане пальтеца, словно оберегала кисть. Неужели тоже ранена? Вике не хотелось расспрашивать, а старухе хотелось уйти, но она почему-то не решалась, настороженно посматривая то на викино оружие, то на её переносье, остававшееся открытым в прорези балаклавы. Смотрела пристально, непрестанно сжимая и разжимая дряблую, покрытую старческими пятнами кисть правой руки. Сильно заношенную шапчонку-пирожок из некогда дорогого меха она обмотала шалью, из-за чего голова её казалась неестественно большой. Швы на стареньком, драповом пальто местами разошлись, пряди ватина выбились наружу. И лицо старухи, и её одежду, и обувь покрывали пятна копоти. От неё разило давно не мытым телом, солярой и перегаром. Вика поморщилась.
– Нет ли водки? – жалобно спросила старуха. – Порой бывает