Ротовые придатки.
Они извивались во все стороны – дюжина черных щетинистых отростков размером примерно с его руку и с клешнями, чтобы хватать добычу и тащить ее… к пасти.
Лазло не мог сказать, как глубоко закопано тело тривахнида, но то, что он видел, почти полностью состояло из рта. У него даже глаз не было – просто гигантский пульсирующий сфинктер: зияющий, зубчатый, горячий и красный. Хелицеры корчились в поисках добычи, и пасть-сфинктер сжалась, зубы развелись и сомкнулись в жажде поскорее во что-нибудь впиться. Ничего не найдя, монстр выдохнул поток жаркого воздуха с вкраплениями чего-то мерзкого – желудочного сока, о котором упоминал Руза?
И вправду как «очень мерзкая ванна». Лазло задумался, сколько же путешественников, переходивших пустыню без помощи охотничьих соколов, закончили свои поиски между этими челюстями. «Природная ловушка для дуралеев», как назвал их Руза. Они оставили нетронутое чудище дожидаться следующей волны странников-фаранджей, которым хватит глупости пытаться пересечь Эльмуталет.
Ребята вернулись к каравану, разбившему лагерь.
– Ну что? – поинтересовался Эрил-Фейн. – Как впечатления от тривахнидов?
– Мне нужно внести изменения в свой список способов, которыми я не хочу умереть, – ответил Лазло.
Воин рассмеялся:
– В точку. Знаешь, мы могли бы отправиться на запад раньше, но за последние двести лет никто не тренировал соколов. Мы решили подождать, пока это искусство не освоится заново.
– Мудрое решение, – кивнул Лазло. Двести лет. Первая загадка Плача, открывшая его разум как дверь. «Мой город стал потерянным для всего мира, а мир – потерянным для нас», – сказал Эрил-Фейн в Зосме. С тех пор Лазло ежедневно проводил время в его компании, но не приблизился к разгадке того, что все это значило.
Но скоро…
Завтра.
– Пойду расставлю туманные сетки, – сказал он.
– В этом нет необходимости, – заверил Эрил-Фейн. Он гладил своего спектрала Сирангелиса. – У нас хватит воды на завтра.
Сети предназначались для сбора конденсата из прохладного ночного воздуха и являлись важным дополнительным источником воды в Эльмуталет. Но это последняя ночь их путешествия, и воды в бурдюках хватит, чтобы дойти до места назначения. Лазло пожал плечами.
– Нет ничего лучше свежесобранного тумана, – ответил он и все-таки пошел расставлять сети.
Вода в бурдюках несвежая, ей уже два месяца, и кроме того, он привык к труду, включающему в себя молоток из железного дерева и вбивание колышков глубоко в песок. Это помогало размяться после долгого дня в седле, и хотя ему было стыдно это признать, Лазло нравилось, как изменилось его тело. Когда он снимал свой белый чалнот, чтобы помыться – насколько вообще можно помыться в пустыне,