И тут поворотным моментом стала Светка – позади нас послышался приглушенный стон, а затем звук, выворачиваемого наизнанку желудка и льющегося на пол содержимого. И вот тут-то и начали происходить самые настоящие чудеса.
Лица дворняжек из насмешливых и самодовольных превратились в сочувствующие. Один из них – голубоглазый, светловолосый парень с ярко-выраженными еврейскими корнями, обошел Вадика и подошел к ней, на ходу доставая чистый носовой платок из кармана толстовки:
– Бедненькая… – сочувственно произнес он нарочито тихо, протягивая ей платок. Мальчик был неземной красоты, и всем своим видом напоминал херувима – тонкие черты лица, пухлые, розовые губы, длинные ресницы, как у куклы. Если бы Светка могла соображать, ей стало бы легче от одного его вида, но та не смотрела на парня, а только слушала его тихий голос, вытирая рот его платком. – Совсем плохо…
Вадик шагнул к нему:
– Ты… отойди от неё… – пьяно пробасил он, но тут рядом с ним оказались двое: один – низенький, на полголовы ниже меня, и весь какой-то компактный, сбитый; второй – высокий, единственный из всех, кто был ростом с Вадика и совсем чуть-чуть уступал в плечах. Еще один парень – высокий, худой – смотрел в пол и не смел поднять глаза. Создавалось впечатление, что этот парень молчун и скромняга.
– Брат, ты не переживай, – сказал тот, что пониже. – Мы Вас сейчас быстро на ноги поставим.
Меня передернуло от слова «брат». Терпеть не могу это панибратское, пренебрежительное словечко, которое приобретает такой назойливый оттенок только в устах незнакомого, и я посмотрела на сероглазого. Тот по-прежнему смотрел на меня и, поймав мой недовольный взгляд, быстро убрал улыбочку со своего лица.
– Как тебя зовут? – спросил он. Теперь весь его вид излучал учтивость и внимательность к моей персоне.
– Марина Владимировна.
– Значит на «вы»?
– Определенно.
– Хорошо, – с полным уважением к моему желанию сказал дворняжка. – А меня Максим зовут. Можно на «ты»
Тут дворняжка, тот, что поменьше, повернулся к Максиму и спросил:
– Слушай, давай дадим им «панацею»? Мучаются же люди…
– Особенно девушке плохо, – раздался мелодичный и нежный голос херувима откуда-то из-за наших спин.
– Дадим, конечно.
Я посмотрела на Максима как раз в тот момент, когда он расстегнул толстовку вытащил из внутреннего кармана (давно ли в толстовках начали делать внутренние карманы?) пакетик с белыми таблетками и бросил его низкорослому. И все мое внимание, хоть и ненадолго, приковала татуировка на его шее, которая до этого пряталась под высоким воротником – это была надпись, которая брала начало у основания черепа под правым ухом, спускалась по шее прямой линией, скрывалась под воротником белой футболки и явно заканчивалась где-то на спине. Это были не новомодные