– Я приглашу вашего патрона к себе на программу, он не посмеет отказаться, ибо тогда все узнают, что он – жалкий трус, и раздавлю его, как червя! – Я топнула ногой, и желтый песок просыпался на кожаные ботиночки адвоката.
Юнец побледнел, его торжествующая улыбка сменилась испуганной гримасой. Я развернулась и с гордостью пошла к дому.
Настало время отправляться на съемку «Ярмарки тщеславия». Я не люблю водить машину, но что поделать, другой возможности попасть из Перелыгина в столицу не существует. К половине первого я была в студии ЖТВ.
– Серафима Ильинична, – режиссер программы молитвенно сложил руки, – прошу вас, не делайте из него отбивную! Хотя бы не с самого начала программы!
Доверив свое лицо умелым рукам стилиста, я лукаво пообещала:
– О, не беспокойтесь, не трону я вашего певца и пальцем!
Мне предстояло беседовать с известным исполнителем шлягеров. К музыке я равнодушна, семь лет музыкальной школы по классу фортепиано были адским мучением, но родители хотели сделать из меня гармонически развитую личность! Особый ужас нагонял на меня четверг: я знала, что с половины шестого до половины восьмого приговорена к урокам сольфеджио. Как же я молила всевышнего, чтобы в музыкальной школе отключили свет, чтобы прорвало канализацию, чтобы Америка объявила нам термоядерную войну – все, что угодно, лишь бы сольфеджио не было! Я не могла отличить малую терцию от большой квинты и не знала, во что разрешается доминантсептаккорд, а музыкальный диктант – вы должны по слуху записать нотными знаками проигранную мелодию – ввергал меня в состояние, близкое к каталепсии. Кабинет сольфеджио до сих пор является ареной многих из моих кошмарных сновидений…
Наконец все было готово, я любезно улыбалась сидящему напротив меня певцу Афиногению Гиргорлову. Он расслабился, явно не думая, что я, как нильский крокодил, завлекаю его, ничего не подозревающую жертву, в смертельную ловушку. Не так давно этот певец выразил свое недовольство вопросами репортеров, припомнил несколько старогерцословацких слов и прошелся по поводу внешности и одежды одной из журналисток.
Я с треском распахнула огромный испанский веер, певец от неожиданности вздрогнул.
– Добрый вечер, – сказала я в камеру, – с вами снова программа «Ярмарка тщеславия» и я, Серафима Гиппиус. Разрешите представить вам нашего гостя…
Певец улыбнулся в камеру, купаясь в лучах собственной славы. Медленно обмахиваясь веером, я задала первый вопрос:
– Афиногений, вы не против, что я сегодня вся в розовом?
Певец нервно сглотнул, мотнул седоватой курчавой головой по сторонам, явно ища поддержки публики, и ответил что-то невразумительное.
– Так все же… – продолжала я атаку, не обращая внимания на устремленные к небу кулаки режиссера, – бедняга был в отчаянии, он наверняка обещал певцу, что никаких острых вопросов по поводу скандала не будет. Ну,