Мальчика назвали тем самым именем. Искать по нему возможных родственников было сумасшествием – фамилия имела шотландские корни и была слишком распространённой, а имя и вовсе было написано с ошибками. Синьорина Росси знала многих Элиотов, но их имена или фамилии писались либо с двумя «л», либо с двумя «т». Выяснить что-то полезное благодаря этому не удалось.
Элиот рос тихим, светлым мальчиком. Быть может, чуть более одиноким и напряжённым, чем остальные ребята, но только потому, что ему пришлось многое пережить. И синьорина Росси как никто знала, как это было.
В Италии не существует проблемы сиротства. Наоборот – приёмных родителей в несколько раз больше, чем малышей, оставшихся без семьи. Никто не задерживался в приюте дольше, чем на пару лет, и то из-за бюрократической волокиты. Элиот же был единственным, кто появился здесь, но так и не нашёл новую семью, потому что каждый раз что-то случалось.
Первая семья встретилась с ним; мальчик покорил их своим увлечением классической итальянской литературой и историей. Он был поклонником Данте Алигьери, как и возможные приёмные родители, и они провели прекрасный день вместе. Кажется, всё налаживалось по мановению волшебной палочки; но стоило паре подать документы, как всё пошло прахом. Первый комплект просто испарился из кабинета директора; второй залила кофе помощница; третий случайно оказался в уничтожителе для бумаг, и никто не мог объяснить, как именно. Психолог, работавшая с семьёй, неожиданно уволилась, а на её место заступила другая, которой что-то не понравилось. В итоге в усыновлении было отказано.
Вторая семья промучилась полтора года и отказалась, когда с очередным комплектом документов случилась очередная досадная случайность.
Третья семья была очарована Элиотом больше, чем первая. К тому времени он научился понимать, чего от него ждут, ощутил вкус жизни с родителями. В мгновения, когда синьорина Росси видела его с этой семьёй, она была уверена, что не существует родителей и малыша, настолько подходящих друг другу. И эти люди были готовы идти до конца; они поклялись, что обязательно заберут Элиота из приюта. Всё шло хорошо, и даже досадные случайности происходили всё реже. Мальчик был счастлив, и уже собирал вещи для переезда, но в шаге от финала случилось страшное. В тот день, когда Элиота должны были забрать, синьорина Росси случайно увидела новость в утренней газете – в доме, где ему предстояло поселиться, взорвалась газовая труба, обрушился угол здания, похоронив под обломками несколько семей, в том числе приёмных родителей мальчика.
Это была катастрофа. Элиот как будто потерял желание жить и просто существовал, как призрак. Несколько недель он провёл в своей комнате, с томиком «Божественной комедии» в руках, но не читал её, а просто держался, как за талисман. Синьорина Росси несколько раз пыталась его разговорить, но бесполезно; в его голубых глазах читалась такая взрослая серьёзность, такая невыносимая боль, какую ей ещё не доводилось видеть. В такие минуты синьорина Росси благодарила бога и вселенную за то, что у её маленькой дочки с мамой всё в порядке, пусть папа в их семье и отсутствовал.
С тех пор появились ещё три пары возможных приёмных родителей. Каждое известие о новом процессе усыновления вызывало слабую улыбку, а сообщение об отказе – сухое «хорошо». Синьорина Росси с тревогой наблюдала за Элиотом, но он, кажется, вёл себя как обычно. Ни с кем не сходился, потому что каждый новый ребёнок в приюте задерживался не дольше года. Ничем новым не интересовался, всё больше углублялся в историю Флоренции и творчество классиков итальянской литературы. Всё реже смотрел в окно на улицу, всё чаще оставался один в своей комнате. И каждый раз просил не подселять к нему никого, когда синьорина Росси спрашивала, не одиноко ли ему одному в спальне.
Такой он, проблемный – не проблемный Элиот Кэмпбелл, одинокий мальчишка, оказавшийся за бортом нормальной жизни из-за череды случайностей, глупых совпадений и несовершенства бюрократической машины. И сколько бы синьорина Росси не пыталась достучаться до социальных служб, сколько бы ни просила помочь, посодействовать, толку было ноль. Видимо, её письма тоже испарялись из-за случайных «ой» вроде пролитого на рабочий стол горячего кофе.
Часы над входом в кабинет синьорины Росси громко тикали, напоминая, что сиеста уже началась. Не отдыхать в это время – настоящее преступление против традиций; но что-то внутри не позволяло вылезти из-за заваленного бумагами рабочего стола и отправиться на обед. И синьорина Росси продолжала сидеть,