– Влад. – Она вздохнула, прижалась к нему.
– Ну что ты, родная?
– Нет, не обращай внимания. Я в порядке. – Она отвернулась, чтобы он не увидел слез, блеснувших в глазах.
– Ну, совсем расклеилась, – покачал он головой и легонько коснулся пальцем ее носа. – Так нельзя. Я, можно сказать, даже не в командировку, а на курорт. На отдых за счет фирмы. Жалко только, тебя взять не могу – не положено.
– Ах, на курорт, – через силу улыбнулась Настя. – Секретаршу небось тоже выдали?
– Ну что ты! Как ты такое могла подумать? На месте выдадут. По каталогу.
– Во. Он на море к шалавам, а я кукуй у окошка.
– Работа такая.
– Работа. – Настя моргнула, и слеза все-таки покатилась по щеке. – Я буду молиться. Ты помни, что я постоянно думаю о тебе.
– Я помню.
Что за командировки у Влада – Настя предполагала. Она знала, что ее муж – воин. Настоящий русский воин, прошедший через горнило многих пожарищ. Он защищал людей и бил ворога в Таджикистане, Чечне, бился насмерть с нечистью в Москве. Такова избранная им самим судьба.
Настя провожала любимого на войну – без нытья и упреков, без истерик и обвинений. Так с седых времен провожали своих мужчин на войну настоящие русские женщины – не призывали устроиться в обозе или не высовываться, а желали только удачи в бою да чести ратной. Они знали, что их мужья, братья, сыновья идут защищать Родину. А женщины должны беречь очаг и растить детей. И испокон веков молились русские женщины перед образами, чтобы вернулись мужчины с войны. И седели, когда получали похоронки. И мерк свет. И несли они всю оставшуюся жизнь свою память. Или, если давал бог, плакали от радости, когда мужчины приходили с битв.
– Влад, ты для меня все. – Она прижалась к нему.
– Я люблю тебя. – Он бережно, будто боясь повредить неосторожным движением, прижал ее к себе. – Господи, как же я тебя люблю, – повторил он.
– Тараканов приехал травить? – прищурился вор в законе Бандера – тучный мужчина с красным бугристым лицом.
Крошечные его глазки пристально разглядывали гостя, будто приценивались к нему.
– Ты о чем? – удивился Жиган.
– От тебя одеколоном каким-то поганым за версту несет. Купался в нем?
– Хороший одеколон, – обиделся Жиган. – За двести баксов.
– Любишь хорошо пожить, – прищурился вор в законе, продолжая обшаривать взором Жигана, его новый, моднющий, ниспадающий мягкими складками французский кремовый костюм.
– Красиво жить не запретишь, – хмыкнул Жиган.
– Запрещу, если понадобится… Присаживайся, странник, – сделал приглашающий жест Бандера. Сам он расположился около камина в глубоком кресле, мягко обволакивающем его массивную бесформенную фигуру.
– Благодарствую. – Жиган примостился на диване, закинув ногу на ногу и поправив брюки на коленке.
Они находились в просторном зале с высокими лепными потолками. На тяжелых дубовых дверях сияли вычищенные