– Ты, как масленичные посиделки.
– В смысле?
– Столько же теста, жареного на масле.
– Ты что, Самородский – дурак?
Её реснички задрожали, подбородочек затрясся, каблучки начали оступаться и проваливаться в щели брусчатки. Ну, что мне оставалось делать? К тому же она была так красива…
– Я у тебя первый, конечно? – подмигнул я, когда мы снова вышли под свет московских фонарей.
– Ну, – чирикнула она, намотав бронзовый локон на указательный пальчик, – если не считать предыдущих, то – первый.
Она закусила губку, словно призналась, что ей было со мной хорошо, порхнула ресницами и сгинула в тумане предрассветного утра.
Я же остался стоять на китай-городском пустыре, растворяясь в ультрамариновых парах своего сексуального экспромта. Повернулся лицом к витрине, где, как в зеркале, без всякой лести отразилась моя изломанная беспутством фигура, и подумал: "Наверно, она так передо мной извинилась. За весь тот священный позор, которому прилюдно меня много раз подвергала. А я, стало быть, её извинил. И что ж теперь? Друзья?.."
Надо проникнуть к ней в гримёрную в чёрном плаще и выяснить этот вопрос.
Семейный триллер. Продолжение
"Ах, как Она была соблазнительна в отблеске этих свечей! Тени от ресниц ложились на щёчки глубоко и ровно, глаза укрупнились и потемнели и стали похожи на две океанские впадины с несметными сокровищами затонувших кораблей в их недрах. Малейшее движение было преисполнено кошачьей грации и изящества. Бретелька то и дело соскакивала с её хрупкого плеча, а в глазах и на губах играла роковая томность, уверенно сочетаясь с вороватой застенчивостью.
Он потянул носом и выдавил из себя:
– Ты прекрасно…
Она подалась к нему, чтобы лучше расслышать, и Он, словно испугавшись ответственности за то, что собирался сказать, закончил:
– Готовишь.
– Спасибо, любимый, – откинулась она обратно, – это всё для тебя. Разреши, я за тобой поухаживаю.
Она распределила по тарелкам самые красивые куски, а Он налил в бокалы вино и ласково в пространство произнёс:
– За тебя.
– За нас, – подхватила Она, протягивая бокал для соприкосновенья. Он сделал вид, что не заметил этого движения и выпил свою порцию без промедления, залпом.
– Я люблю тебя, – проговорила Она и в свою очередь опустошила бокал.
– Я тоже, – отозвался Он, не уточнив, однако, кого именно.
С первой же вилки Он признался:
– Очень вкусно. И необычно. Почему ты раньше никогда так меня не кормила?
– Раньше ты не давал мне для этого повода, – попыталась пошутить Она. Шутка показалась несмешной. Во всяком случае Он над ней не посмеялся. И даже бровью не повёл, будто не понял, о чём речь.
Спустя полтарелки и два бокала волнение испарилось, уступив место самоуверенной расслабленности. Отрывочные фразы преобразовались в добрую беседу, не отвлекавшуюся более на тосты. Прошло ещё немного времени, и из собеседника Он превратился