Правда, господин Вайхерт превратно понял и людей, к которым нас направил: они продавали не домик, а швейные машинки. Супругам Вальдман, евреям, пришлось закрыть свою маленькую пошивочную мастерскую на Пренцлауэр-штрассе, 47. Поэтому у них пустовала большая комната, туда-то мы и переехали.
Вскоре после смерти мамы Маргарета Вальдман стала последней большой любовью моего отца. Она была много моложе его, имела маленького сына, и отцовское обожание казалось ей огромной честью. Ей льстило, когда он посвящал ей стихи и – хотя у нас не было ни пфеннига – баловал ее деликатесами. Я негодовала. В свои шестнадцать лет я видела, что она им играет. Не требовалось ни зрелости, ни ума, чтобы это понять.
Одновременно шли разговоры, что отцу надо заключить фиктивный брак со школьной директрисой, доктором Ширацки, и вместе с ней выехать в Палестину. Предложение исходило от Палестинского ведомства[12]. “Женись на ней! – думала я. – Я больше не желаю иметь с тобой ничего общего!”
Помимо системы квот, отцу обещали так называемый ветеранский сертификат для Палестины, разрешение на иммиграцию для заслуженных борцов сионистского движения. Этот сертификат, вероятно, распространялся бы и на меня, и мы оба смогли бы уехать из Германии. Но каким-то сомнительным образом его передали другому человеку, и дело кончилось ничем.
Вальдманы тоже стремились уехать. Единственной возможностью для них был Шанхай. Бесконечно долгий путь туда они рассчитывали одолеть по Транссибирской железной дороге. Моему отцу госпожа Вальдман старалась внушить, что в последнюю минуту спрыгнет с поезда. “Муж с маленьким Мартином уедут, и тогда я буду целиком принадлежать тебе”, – сулила ему она. “Не верь этой чепухе!” – твердила я. Мы страшно поссорились, он чуть не ударил меня. Я была еще слишком неопытна и не понимала, что этот сумасбродный, мальчишеский роман – последняя вспышка перед смертью.
Ситуация обострялась. “Надо действовать, иначе нас выставят на улицу”, – решила я. Другими словами, придется мне плясать под дудку мужа этой женщины. В сексуальном плане у меня уже был кой-какой опыт, и я подумала: “Ладно. Переживем”.
Да и случилось это всего два раза. Мы с господином Вальдманом пошли в некогда весьма добропорядочный еврейский отель “Король Португалии”. И кого же я встретила на лестнице? Свою учительницу гимнастики. Мы улыбнулись друг дружке. Она ведь тоже была там с мужчиной. А я была еще школьницей.
Осенью 1938 года из Германии выдворили всех евреев с польскими паспортами. В том числе нескольких мальчиков из моего класса во вновь созданной еврейской полной средней школе на Вильснаккер-штрассе. В большинстве эти ребята были настоящими берлинцами, родились здесь или попали сюда младенцами. А теперь им вдруг пришлось уезжать.