– Тише! – остановил его председатель и снова обратился к Оливеру. – Ты ведь знаешь, мальчик, что у тебя нет ни отца, ни матери и что ты воспитываешься на счет прихода, не так ли?
– Да, сэр, – ответил Оливер сквозь слезы.
– О чем же ты плачешь, болван? – спросил его сердитый господин в белом жилете.
– Надеюсь, что ты молишься каждый вечер, – прибавил толстый председатель. – Молишься за тех, кто тебя кормит и заботится о тебе?
– Да, сэр, – прошептал мальчик, плохо понимая, что ему говорит толстяк, потому что никто никогда не учил его этому.
– Хорошо! Тебя привели сюда на воспитание: здесь добрые люди будут заботиться о тебе и научат полезному ремеслу, – сказал председатель.
– И поэтому ты начнешь завтра же с шести часов утра щипать пеньку[2]! – прибавил господин в белом жилете.
После этого сторож Бамбл приказал Оливеру отвесить комитету низкий поклон и отвел его в другую комнату, где стояло рядами много простых деревянных кроватей: здесь спали приютские дети. В этот вечер маленький Оливер долго ворочался с боку на бок и плакал, прежде чем заснул в своей жесткой постели.
Глава IV
Жизнь Оливера в приюте
С этого дня для Оливера началась новая жизнь в приюте, – и какая плохая жизнь! Бедные дети не знали там ни игр, ни ласки, – они весь день должны были работать. Сироты сами мыли и прибирали в приюте, носили воду, мели двор, а в остальное время их заставляли щипать пеньку или выполнять еще какую-нибудь работу.
Никто никогда не ласкал их, никто не заговаривал с ними, не жалел их. Если вдруг их посылали погулять во двор, они не знали, что там делать, и ходили как потерянные. Эти дети не знали игр и смеха. Забитые, запуганные, полубольные, они стояли толпой где-нибудь в углу двора и робко посматривали по сторонам, словно не смея прямо взглянуть на свет Божий.
Но хуже всего было то, что их очень плохо кормили. Еды было так мало, что бедные ребятишки ни когда не могли наесться досыта и вечно голодали. Их собирали два раза в день в огромной пустой комнате с кирпичным полом. В одном конце комнаты был вделан в пол большой котел, из которого детям раздавали жидкую похлебку. Она и составляла весь обед и ужин бедных сирот – больше им ничего не полагалось, только по большим праздникам к этому прибавлялся кусочек хлеба.
Приютский надзиратель стоял возле котла с большой ложкой в руках, и дети поочередно подходили к нему со своими крошечными мисочками. Надзиратель зачерпывал ложкой похлебку из котла и наливал из нее в первую подставленную миску, потом во вторую, в третью. Получившие еду отходили в сторону и принимались за обед.
Вечно голодные дети набрасывались на еду с жадностью, и через несколько минут в их мисочках ничего уже не оставалось. Они выскабливали свои мисочки так чисто, что их никогда не приходилось мыть: посуда и без того блестела, как вычищенная. Потом дети принимались облизывать ложку и свои пальцы, чтобы не потерять хоть каплю драгоценной пищи.
Не успевала последняя капля похлебки