– Ваше Высочество! Ваше Высочество! – вприпрыжку ринулся за ним офицер сопровождения.
– Что ещё? – недовольно обернулся наследник.
– Надобно дать приказ батареям свернуть позиции. Иначе Аракчеев до утра стоять будет.
– Верно, – согласился Великий князь и, что есть мочи, гаркнул: – Свернуть позиции! Пушки в депо, солдатам – по казармам!
* * *
– Дайте-ка. – Аракчеев протянул ко мне широкую грубую ладонь. Я не сразу сообразил, что от меня требуют, но после понял и достал из-за пазухи серый конверт с сургучовой печатью.
Аракчеев внимательно осмотрел герб на сургуче, сломал печать. Вынул исписанный мелким почерком листок, начал читать. Окончив, засунул письмо обратно в конверт. Ещё раз пристально взглянул мне прямо в лицо, своими волчьими светло-карими глазами и недовольно произнёс:
– Что же вы в таком виде перед наследником предстали?
Я, было, набрал воздуха в лёгкие, чтобы выдать оправдание, мол, целую неделю в дороге, ночевал где попало, но Аракчеев опередил:
– Не надо ничего говорить. Все ваши слова – ничего не значат. И запомните: никогда не оправдывайтесь, а тут же исправляйтесь.
***
В солдатской бане стоял запах нагретых досок, пара и горящего угля. На каменном полу громоздились огромные деревянные лохани, наполненные водой. В каменных печах пылал огонь. Чугунные заслонки накалились до бордового цвета. Сверху на печах шумели железные ведра, готовые закипеть. Широкие деревянные лавки потемнели от влаги.
– Может, мне не стоит мыться? – с надеждой спросил Панин. – Я и без того недавно парился в Полоцке. Бани в Полоцке хорошие.
– Приказано – извольте выполнять, – жёстко ответил Аракчеев. – И прошу вас: будете собираться к ужину, не надевайте шёлковых бантов и всяких побрякушек. Павел Петрович не любит всей этой показной роскоши.
– Как скажете, – пожал плечами Панин.
– А у вас, юноша, есть белая сорочка? – спросил меня Аракчеев.
В моем дорожном сундуке есть чистое белье. – Я открыл свой потёртый кожаный кофр с медными уголками. Матушка собирала сама меня в дорогу и положила пару рубах из грубого выбеленного холста.
– Вы это называете – чистым? – с сомнением спросил Аракчеев, взял из кофра сорочку, повертел её, резко рванул, и ткань тут же расползлась пополам. – Вам принесут одежду.
Аракчеев вышел твёрдой уверенной поступью. Я вздохнул, с грустью рассматривая куски разорванной холстины, которые ещё недавно были рубахой.
– Ух, Семён, – грустно усмехнулся Панин. – Достался тебе командир. Но ничего, не печалься. Придумаем что-нибудь.
Здоровые гренадёры разложили нас на лавках и нещадно тёрли мочалами из лыка, а потом обливали водой, то холодной, то горячей. Стегали дубовыми распаренными вениками и вновь окатывали водой. Сначала тело моё горело, и я ещё ощущал боль от хлёстких ударов, но вскоре потерял всякую чувствительность.
– Ой,