Что конкретно имел в виду Ленин под «великими произведениями» – неизвестно. По-видимому, «Мать» к ним не относилась. Однако повесть имела успех за границей. В России славы автору она не прибавила. Александр Блок ставил это сочинение ниже ранних произведений, «Челкаша» и «Фомы Гордеева». Может быть, Ленин считал их великими?
Свое мнение о Максиме Горьком как писателе Владимир Ильич подтвердил в начале 1917 года, будучи в эмиграции. «Нет сомнения, что Горький – громадный художественный талант, который принес и принесет много пользы всемирному пролетарскому движению».
В дни Февральской революции писатель явился в Петроградский Совет рабочих депутатов, несказанно обрадовав всех, кто там находился. Из глаз его катились слезы, когда видел он толпы восставшего народа, солдат с красными флажками на штыках.
Снова, как в 1905 году, его квартира становится неким штабом, хотя большевикам эта жилплощадь уже не нужна. В их распоряжении дворец Кшесинской. К Горькому стремятся деятели культуры, озабоченные судьбой памятников, музеев, библиотек, которым угрожало в те дни расхищение.
С одной стороны, писатель поддерживает Временное правительство, с другой – Петроградский Совет. Эта позиция вызывает резкую критику Ленина, высказывавшего убеждение, что Горькому не следует заниматься политикой.
Но писатель с головой уходит в политику, начинает издавать газету под названием «Новая жизнь», став ее редактором и автором многих выступлений, статей под постоянной рубрикой «Несвоевременные мысли». Максим Горький как летописец революции писал обо всем, что его волновало и интересовало, на злобу дня, по поводу многих событий, очевидцем которых стал. И в этих регулярных публикациях читатели довольно быстро увидели, что перед ними выступает отнюдь не хорошо знакомый им Буревестник, громко на всю Россию призывавший некогда всех к борьбе, кликавший бурю.
За двенадцать лет пребывания в партии большевиков Горький полинял, красный его цвет потускнел основательно. Пути его с Лениным и большевиками разошлись до предела, что давало основание партийным публицистам видеть в нем не Сокола и Буревестника, а Чижа и даже хуже того – Ужа, а если говорить приземленно – мещанина, обывателя, напуганного революцией, больше не желающего крови и жертв.
В годы «перестройки» контурный профиль Максима Горького исчез с титульного листа «Литературной