Разбирая не так давно старый книжный шкаф, я случайно наткнулась на связку бумаг и поначалу не могла понять, к чему или к кому они относятся. Бумаги были старые, пожелтевшие от времени, и четкий каллиграфический почерк одних сменялся малоразборчивой французской или немецкой скорописью других. Нестандартного размера листы, согнутые и сложенные по нескольку раз, пружинили и не спешили распрямляться, но, поддаваясь моей настойчивости, нехотя уступали, ровно настолько, чтобы осыпать меня то стершимся в пыль красным сургучом, то песком, использовавшимся бог весть когда для присыпки этих уже сильно выцветших и побуревших чернил. От времени официальные бумаги утратили свою первоначальную строгость и жесткость и выглядели трогательно беспомощными, точно говорили мне: «Но зачем это вы затеяли беспокоить нас, оставьте, мы уже привыкли к своему небытию, не надо нас тревожить». Надо было бы прислушаться, но ведь не прислушалась, а может быть, и не услышала, поглощенная радостью своего неожиданного и долгожданного открытия.
Это была та часть родословной, которую предпочитали держать подальше от глаз, убеждая всех, что она утрачена при бесчисленных переездах или уничтожена в тридцатые годы. И действительно дождались желаемого – бумаги потеряли свою силу, превратившись в пыльные архивные документы. А ведь еще лет двадцать назад они могли поменять нашу судьбу, превратив в граждан другого государства, и моя дочь уже бы родилась иностранкой. Интересно, что бы тогда не давало ей покоя?! Но сослагательное наклонение не имеет реального воплощения и существует, должно быть, только для неисправимых мечтателей.
Однако кое-что я нашла, и это нечто помогло мне нащупать невидимую нить, соединяющую мою дочь с ее далеким и, на мой взгляд рационального человека, совершенно безумным предком.
Жан Луи Фредерик родился на территории Германии в небольшом городке Саарбрюккен, который не обошла ни одна из европейских войн; когда войн не было, там свирепствовала чума, уничтожая, естественно, всех без разбора. Поэтому совершенно непонятно, откуда появлялись горожане, которые раз за разом восстанавливали город, тем более молодые люди, успевающие достигнуть того возраста, когда они могли держать оружие. Местечко, в котором Жан Луи обрел на некоторое время покой, было немногим спокойнее его родины. Городок Невшатель с одноименным названием кантона на северо-западном берегу живописного Невшательского озера попеременно переходил из рук французских католиков в руки немецких протестантов и до 1815 года являлся прусским княжеством Гогенцоллернов, хотя большинство его жителей составляли франкоговорящие протестанты. Так что Жан Луи, имея двадцать с небольшим лет от роду, смог получить гражданство кантона Невшатель, и в подтверждение этому ему был выписан идентификационный документ, в котором значилось, что он, Жан Луи, приписан к коммуне города Невшатель кантона Невшатель и все его последующие потомки считаются гражданами этого кантона. Войдя таким образом