Это однажды случилось (сборник). Ирина Сабенникова

древний архитектурный памятник, и еще далеко, где-то за Кавказским хребтом, Малым или Большим, им виднее. Должно быть, девятый дом включился, и мою Венеру потянуло путешествовать по религиозным местам. Включиться-то он включился, а вот для решительного действия мне офицер и был нужен, потому как со сказкой об Эчмиадзине я могла бы жить долго и никогда не собраться ее реализовать. А тут записка от Аркадия: вечером улетаем. Вот вам и действие. Записку он даже не свернул, так в открытом виде через всю аудиторию и передал, кто хотел, прочел. Пока записка до меня дошла, к предполагаемой поездке еще двое желающих присоединилось, один, правда, до вечера из игры вышел, должно быть, в шашки пошел играть, так проще, но другой – Николай – остался и взял на себя роль другого офицера, того, что на черном поле. Черный офицер действует тайно и своих планов никому не раскрывает. Ненадежен, но и без него игры не будет.

      Вот так и построила свое войско моя Венера, или ферзь на шахматном поле. Да только играла она просторно, чтобы ничто не мешало, и размахнулась в своей шахматной стратегии аж до Еревана. Зачем, спросите? Но если королем в партии поставлен армянин, так и гамбит должен быть разыгран армянский. А потому ей, среднерусской Венере, нужно сначала посмотреть, как ей в чужой культуре, комфортно ли будет, уютно. Если да, то и фигуры все наготове, а если нет, то место можно и другой уступить, той, которая и без шахмат все по своим местам расставит.

      Тем же вечером мы вылетели в Ереван. У меня три рубля в кошельке, у Николая юбилейный рубль с профилем Ленина, должно быть, на счастье, а у Аркадия дальняя родня в Ереване. Можете ли вы представить, что приедете к своей дальней родне с приятелями на прокорм? Я – нет. Но встречается и другое – что тебе еще и рады будут, и билеты купят, чтобы ты и другую родню осчастливил, может быть, еще более дальнюю, живущую в другой стране, например в Азербайджане, но можно и в Сирии. Армяне по всему свету живут и все родственниками друг другу приходятся.

      Прилетели мы в Ереван ни свет ни заря, а Эчмиадзин – вот он, около самого аэропорта. Подошли к воротам и не знаем, открыто уже посещение или нет, время-то раннее. На воротах табличка, и все по-армянски написано. Мы возле бронзовой этой таблички стоим, буквы необычные с интересом рассматриваем.

      – Я прочесть не могу, – говорит Аркадий, смущаясь.

      – Нет проблем, – отвечаю я, – прочту, только ты сразу за мной переводи, чтобы мы хоть что-то поняли.

      И стали мы вот таким странным образом с содержанием таблички знакомиться. А с другой стороны ворот старичок-охранник стоит, прислушивается и приглядывается, как бы чего не вышло. Впрочем, мы не могли не привлечь внимания: русская девочка читает по-армянски, а армянин со слуха переводит на русский, третий же вносит по ходу редакторскую правку, и сопровождается весь процесс комментариями общего характера.

      Надпись помимо краткой исторической справки содержала расписание посещений, из которого становилось ясно, что мы прилетели слишком рано и имеем возможность познакомиться с окрестностями. Побродив