И она послушно направилась к своему коттеджу, а я все-таки достал из кармана сигареты и прикурил. Раньше я почти не курил… Точнее, раньше я совсем не курил, а закурил, когда жена подала на развод. Теперь, кажется, я начал этим несколько злоупотреблять. Интересно, есть ли в Хоулленде спортзал?
Мои мысли скакали с одного предмета на другой, но внезапно я поймал себя на том, что просто избегаю мыслей об Ариэль, хотя при этом стою и зачарованно смотрю, как она поднимается по ступенькам, как достает из бокового кармана сумки ключи…
Она уже дома, в своем дворе, вокруг нее уже вертится невесть откуда взявшийся крупный пес, похоже, дворняга. Ей ничего не угрожает, да и вообще не угрожало в этом маленьком и по-хорошему провинциальном городке, и тем более она не нуждается в моей защите.
Чего же я тогда стою, как вот этот фонарь посреди клумбы? Надо идти. Но ушел я не раньше, чем за ней закрылась дверь.
Я неспешно шел обратно к гостинице, курил и размышлял. Вообще говоря, с детства мое мышление было дисциплинированным, подчиненным учебе, науке, исследовательской работе. Строгая логика рассуждений не допускала никаких эмоций, и внезапно я вообще усомнился, были ли у меня когда бы то ни было сильные чувства.
Странно? Ведь я никогда не задумывался об этом. Все мое внимание, все силы поглощала наука. Там были сосредоточены мои интересы, туда направлены мои устремления. А место чувств занимала их небрежная имитация. Да, я был женат и женился на симпатичной студентке пятого курса, которому читал лекции. Типичная история: преподаватель женится на студентке. Впоследствии я сильно удивлялся тому, как она вообще добралась до пятого курса, да еще и с неплохими показателями успеваемости – ее знания неуклонно стремились к нулю, она забывала совершенно элементарные вещи сразу же, едва сдавала зачет или экзамен. Наша совместная жизнь не задалась почти с первых же дней, мы были чужими друг другу людьми…
Но могу ли я ее в этом винить? Разве сам я не был… Разве сам я отдавал ей больше, чем она мне? Она не жила в моем мире, не интересовалась им, но и я был чужаком в ее вселенной. Что объединяло нас, что делало нас семьей? Мы жили в одном доме (при этом я часто и надолго уезжал), вместе ездили в отпуск и, когда я был в Лондоне, спали в одной постели и ели за одним столом – вот и все! Я прожил в браке почти полтора десятка лет, но даже не знал, какую музыку она слушает, какие книги читает и читает ли что-нибудь вообще. Я знал о ней не больше, чем о каждом из тех, с кем работал, а о некоторых знал намного больше, чем о собственной жене.
Странно… У нас есть сын, внешне моя полная копия. Я радовался его рождению, в честь его я даже назвал обнаруженный мной в Крабовидной туманности рентгеновский пульсар. Но сейчас, оглядываясь в прошлое, я не могу сказать, что был хорошим отцом. Я мало общался с сыном по-настоящему, даже на отдыхе, не играл с ним, не прочел ему ни одной книги, ничему его не учил, мы ничего не мастерили вместе. Неудивительно, что я стал и для него чужим человеком. Да никогда близким и не был. Чего же тут удивляться, что он так легко от меня отказался?
Воспоминания о сыне нагнали