– Молодец, глазастый парень, – буркнул Кошкин. И более ничего не сказал.
На лестнице, ведущей на крышу, он осмотрел пятно и велел вызвать экспертов. Судя по всему, это была действительно кровь, но эксперты смогут определить точнее. Прежде чем уйти, капитан повернулся к Садовникову:
– Как насчет жильцов? Может, кто чего видел?
– Так ведь дом сносят, Олег Петрович, – отозвался лейтенант. – Все жильцы уже переселены. Тут строительная компания будет возводить хоромы – для богатых. Район-то – ого-го!
– Значит, свидетелей нет, – констатировал Кошкин. – Плохо.
Он поморщился и снова потер нывший висок. Ночь обещала быть очень длинной – ведь он еще даже не закончил опрос первого свидетеля.
– И потом, мы пока не знаем, снайпера ли это кровь, – напирал Садовников. – Может, тут бомжи какие-нибудь кантовались, которые сбежали до нашего прихода.
Кошкин покачал головой:
– Если бы тут водились бомжи, снайпер бы их убил. Ему лишние свидетели ни к чему.
– Резонно, – тотчас же согласился лейтенант. – Думаете, все-таки кровь снайпера?
Прежде чем ответить, Кошкин внимательно посмотрел себе под ноги.
– Я думаю, – сказал он наконец, – что люди, которые стоят за этим убийством, решили подстраховаться. Когда снайпер свою задачу выполнил, они с ним разделались, чтобы не оставлять следов.
– А труп увезли?
– Схватываешь на лету, – усмехнулся капитан.
Спускаясь по лестнице обратно, он высказал еще одно соображение:
– У них наверняка была машина. Таскать труп на себе по Москве, сам понимаешь, радости мало.
– Это точно! – весело отозвался лейтенант.
– Поищите с ребятами возле дома следы шин, – распорядился Кошкин. – Может, еще что обнаружится… любопытное.
Вдвоем с Садовниковым капитан дошел до выхода, так и не заметив приоткрытой двери квартиры на совершенно темном этаже. Когда незваные гости исчезли из виду, в щели мелькнул чей-то глаз. Дверь со скрипом затворилась. Внутри явно кто-то был – кто-то, кого упустили опер'а, занятые поиском улик.
7
В этой комнате было темно, но даже в темноте чувствовалось, что на кровати кто-то лежит. Войдя, Елена протянула руку к выключателю, но ее опередил слабый, еле слышный голос, донесшийся из темноты:
– Нет, не надо. Не включай…
И, услышав его, Елена почувствовала, как у нее сжимается сердце. Она никогда не считала себя сентиментальным человеком, но сейчас ей было искренне жаль Машу.
Бедная Маша Григорьева, что же ей довелось сегодня пережить…
– Как ты? – тихо спросила Елена.
На кровати кто-то завозился. До Елены донесся вздох.
– Плохо, Лена, – честно ответила невидимая в темноте собеседница. – Очень плохо.
– Я понимаю, Маша, – поспешно проговорила Елена. – Ведь все при тебе произошло. Конечно, это… это очень тяжело.
Маша отвернулась к стене,