Явился сержант, отрапортовал по форме.
– Забирайте, до полного комплекта, – распорядился лейтенант.
– Погодите! – запротестовал я. – За что меня? Что происходит?
– Там объяснят, – пообещал офицер тоном, показывающим, что разговор закончен.
Передо мной выросла фигура сержанта.
– Руки!
На моих запястьях замкнулись наручники.
– В туалет хотя бы можно? И попить.
– Выведи его, – разрешил лейтенант. – А то ещё обделается по дороге.
Он зачеркнул в списках мою фамилию.
Когда распахнулась дверь кабинки, я запнулся. Пол был залит мочой, видимо, не мне первому оказали милость. И, похоже, тотально у всех тряслись руки.
Я был бос. Меня взяли в пижаме и шлёпанцах, которые слетели по пути. Подобрать их не довелось. Заминка пресекалась ударом приклада в позвоночник. И это было самое деликатное из возможного.
– Чего застыл! – проявил нетерпение сержант.
Я шагнул в липкую лужу. Оказалось, наручники, если они надеты спереди, не слишком большая помеха для отправления малой нужды…
Меня подвели к джипу в камуфляжной окраске.
В кузове, слева на боковой скамье, сидело четверо рядовых в полной амуниции. Напротив них – двое в цивильном. Как и я, в наручниках. Один – в сутане католического священника. Оба мне не знакомы. Лица их были опухшими от побоев. Некогда кипельно белый подворотничок кюре покрыт бурой спёкшейся коростой. По сравнению с видом этих двоих, пара моих выбитых зубов выдавала во мне везунчика. Хоть и саднили губы, ставшие похожими на верблюжьи. Когда дома в прихожую ввалились солдаты, я, естественно, запротестовал. Меня быстро, не скупясь на доводы, научили протестовать молча. Без озвучки сентенций, полных гражданского пафоса, который так раздражает военных…
Очевидно, невесёлые мысли сбивали меня с темпа событий. Ударом ботинка в копчик мне намекнули, что мешкать с посадкой не стоит.
Сержант, как начальство, вооружённый лишь американским армейским кольтом, запрыгнул на сиденье рядом с водителем.
– На аэродром.
На аэродром? Интересно. Это куда же нас этапируют? Да ещё по воздуху и с таким эскортом? И за что именно нам троим такая честь? Впрочем, я не знаток пенитенциарной сети отечества. Даже голову не стал больше ломать. Было чем занять думы и без этого.
На лётном поле машина подъехала задним бортом к открытой двери вертолёта с неработающим двигателем. Спрыгнули солдаты, следом сползли мы. Нас подвели к вертолёту.
– Эй, Рамирос! А наручники! – крикнул водитель джипа сержанту. Потянулся к бардачку, извлёк из него моток скотча. – На, возьми.
Я был первым, кого «переобули», сняв с меня металл.
– Руки назад! – скомандовал один из солдат, кому поручили это дело.
Запястья были вновь стянуты теперь уже за спиной.