Изабелла мне писала письма, один раз в год – в январе. Письма ее я хранила в коробке из-под обуви, они являлись для нас особыми посланиями, напоминавшими нам, что мы обе не должны отрекаться от своей борьбы. Она почти никогда не упоминала о моем потерянном ребенке, но я понимала почему, это читалось между строк, полных любви и преданности. Письма Изабеллы неизменно заканчивались фразой: «Желаю тебе прекрасного Нового года». И я ощущала в стандартной формуле ее призыв не терять надежду, даже если силы для надежды иссякли.
Так было до сегодняшнего дня, ибо жизнь моя вновь озарилась светом, раз я нашла свою дочь.
Той осенью, дело было в ноябре, я предупредила Изабеллу, что Гортензии грозит опасность. Изабелла была настолько милой и любезной, что, сама не зная почему, я рассказала об этом именно ей. Трудно объяснить некоторые свои поступки, но я почему-то сразу ей доверилась.
Я попросила ее немедленно мне сообщить, если она заметит возле яслей подозрительного незнакомца, высокого брюнета, или в случае если кто-нибудь явится и попросит разрешения увидеться с Гортензией. Показала я ей и одну из немногих сохранившихся у меня фотографий Сильвена.
– Остерегайтесь этого человека, – сказала я. – Если увидите, сразу же дайте мне знать. И главное, не позволяйте никому приближаться к Гортензии.
Как я и думала, Сильвен предпринял такую попытку. Однажды утром Изабелла заметила человека, который вел себя странно, очень странно. Он прохаживался взад-вперед перед яслями, предусмотрительно оставаясь на противоположной стороне улицы. В точности исполнив мою просьбу, она немедленно мне позвонила. По ее описанию, это был высокий худощавый мужчина лет тридцати с темными волосами, выбивавшимися из-под шапки. Вне себя от тревоги, я тут же отпросилась с работы, сославшись на недомогание, и поспешила в ясли забрать дочку, чтобы поскорее отвести ее домой.
Когда я за ней пришла, подозрительного незнакомца уже не было, но начиная с этого дня мы подружились с Изабеллой.
Я заставила Изабеллу