Дед, не выдерживая «экзекуции», уходил, требуя прекратить мучения.
– Не кормить ее! Пусть проголодается и попросит, – распоряжался он.
Пробовали, но мог пройти день, наступал поздний вечер, а я не просила. Неудача дедовых «экспериментов» привела к тому, что меня кормили в отсутствие его. Бабушка за кормлением приговаривала: «Ротато, ротато – сегодня не свято». – «А как это?..»
«А это, как я, не рассиживаясь, быстро значит».
На этот раз, хоть и нехотя, я что-то съедаю и даже тороплюсь, мне предстоит нарвать мяты, ощипать цветочки с гроздьев акации и вместе с бабушкой убрать дом травой и цветами. Нащипанной акации много. Ее цветочками с бабушкой выкладываем орнамент на полу вдоль пустых стен, раскладываем и рассыпаем траву по дому и поем казачьи и украинские песни. Я их слышу с рождения и знаю все тексты именно с тем характерным произношением, которое свойственно «хохлам». Это всегда забавляло маминых гостей, «москалей». А еще мы поем припевки, частушки:
Скоро, скоро – Троица,
Пол травой покроется,
Скоро милый мой придет –
Сердце успокоится.
Комнаты преобразились, дом стал похож на сказочный теремок.
Потом бабушка готовит обед, а я «читаю» ей свои книжки. Чтением это только называется, потому что я давно все знаю наизусть. В полдень меня ждет дневной сон, нелюбимый, как и кормление.
Сколько себя помню, я никогда не спала днем и не могла понять, зачем это, если есть ночь. Сегодня дневной отдых мне интересен. Я с охотой отправляюсь в переднюю комнату и укладываюсь на фуфайку, раскинутую под столом в зале – мое любимое место. Еще я любила забираться под кровать. Одну меня оставляли нередко, и там я себя чувствовала в безопасности. По улице часто ходили нищие, цыгане, погорельцы, настойчиво стучали в окна, прося подаяние. Мое поведение взрослые успешно правили угрозой: «вот украдут тебя цыгане» или «отдадим тебя цыганам».
Из-под стола разглядываю красоту, которую мы сотворили с бабушкой, мечтаю, как расскажу маме, тете и дедушке, где сегодня была, что делала. Весь наш небольшой дом наполнился единым травяным духом, в котором трудно различить запах каждой отдельной травы и цветка.
Бабушка дает мне наказ – лежать, а сама идет прикрывать ставни. Днем они закрываются не плотно, и в щели между ними, как сквозь прикрытые веки, струится свет. Его лучи, перекрещиваясь и отражаясь от зеркал на столе и стене, образуют прозрачный столб, в котором идет игра света… Припоминаю утренний бабушкин рассказ о Святом Духе. Вот Он сошел и в наш дом. Теперь я знаю, какой Он. Лежу, притаившись, чтобы не ушел, и, на удивление, начинаю дремать…
Дремота рвет нить воспоминаний, но забываюсь я ненадолго – в кресле неудобно, да и забот в мартовском саду непочатый край. Полынь в руке привяла, но еще сохраняет запах.