Впрочем, ничего удивительного для нашего Отечества в том нет. Если заглянуть в родное прошлое, то без труда найдём там нечто подобное, с завидным постоянством отыгрывающее схожие ситуации.
Вообще Российская история так удобно себя устроила, что ничего для неё не было более чем излюбленного, как с приметной регулярностью ходить по разным эпохам одними и теми же кругами.
Причём, почти всегда возникала изначально надежда, что уж на этот раз выпадут, наконец, обещающие успех и счастье «тройка», «семёрка», «туз». Но, увы, чаще всего в последний момент откуда-то выныривала «Пиковая дама». А она ничего, хотя бы мало-мальски приятного, для дальнейшей поступи истории не сулила.
В прекрасной своей книге о драматурге А.Н. Островском Владимир Яковлевич Лакшин рассказывает, например, о тревожной атмосфере московской жизни, в какую просочились из Петербурга неясные слухи о кончине Николая I. То ли уже почил, то ли ещё нет. Ясности совершенно не было. Тем более, и сообщений о какой-либо болезни императора, грозящей его жизни, предварительно не давалось (не правда ли, ситуация, нам тоже неплохо знакомая?).
Меж тем, в северной столице уже объявили траур по покойнику. В связи с этим Лакшин приводит рассказ актрисы Шуберт: «Петербург заволновался, все охали, ахали; говорили, что каково принять бразды правления после такого колосса»[1].
Между прочим, заметьте: снова «что-то слышится родное» в этих песнях насчёт «колосса». «Колосса», несомненно, солидного роста, крепкой стати и «рупорного» гласа, от какого в минуты высочайшего гнева все приближённые к их величеству в трепете приседали.
Но «колосс» этот, предварительно разработав до мельчайших подробностей порядок процедуры, повесил без всяких сожалений пятерых декабристов, отправив остальных на рудники в Сибирь. Гноил Лермонтова и был душителем малейшего проявления свободомыслия. Но это, как говорится, к слову!..
Наконец, и вторая столица удостоверилась в смерти августейшей особы. Историк Сергей Михайлович Соловьёв, отправившись к воскресной обедне, встретил по дороге Хомякова, который и сказал, что теперь, должно быть, уже присягают в сенате: умер. Лакшин далее пишет: «Называть того, о ком речь, было излишне. На крыльце университетской церкви Соловьёв увидел Грановского, подошёл к нему и молвил: «Умер!» Тот отвечал: «Нет ничего удивительного, что он умер, удивительно то, что мы с вами живы» [2].
Каково, однако!.. Вот один из отголосков той эпохи, в какую ещё лишь вчера переживались, долго терпелись очередные безумия верховной царской власти.
Но, как и в те, ныне уже давние времена середины 19-го века, так и в начале 50-х века прошлого, несмотря на близость в том и другом случаях печали «гробовых» торжеств, люди начинали вслушиваться в пока очень слабый, однако явственно всё-таки нараставший подземный гул перемен.
А ведь совсем ещё недавно, незадолго до кончины «Отца народов», в Стране Советов, «самой свободной стране мира», по назойливым уверениям её властителей и, главное, их бесчисленных адептов разных мастей и служебных рангов, комом катились события, ужасающие не только драматизмом финала множества судеб. А и чудовищной, если бы вдуматься, бессмыслицей трагических абсурдов. Но вдуматься, в силу стремительности этого самого событийного наката, увы, редко, кому удавалось. Потому всё происходившее казалось никак в то время не объяснимым сумасшествием. И лишь много позже стало понятно: то, что тогда вершилось, вполне сознательно направлялось уверенной, твёрдой, хоть и старческой, но далеко не ослабевшей рукой.
Впрочем, не исключено, что рукой и впрямь к тому времени уже сумасшедшего. Чего, однако, не скажешь о верном его окружении, безропотно выполнявшем волю безумца, находясь при этом пока ещё, более или менее, в здравом уме и, так сказать, твёрдой памяти.
В день «старого» Нового года, 13 января 1953-го, центральный орган КПСС газета «Правда» «порадовала» читателей сообщением о разоблачении группы врачей. Это были, главным образом, Кремлёвские медики, которые, как информировала газета, своим заведомо неправильным лечением приближали гибель вождей государства. Сообщение, в основном, содержало еврейские фамилии с некоторыми вкраплениями фамилий русских.
Была объявлена и та, которая, благодаря своей бдительности, сумела их вовремя обезвредить. Лидия Тимашук! Разумеется, тоже врач. Её сразу наградили за беспримерный по мужеству поступок орденом Ленина. Газеты запестрели «душевными», полными сладкого умиления очерками с подробностями этого её небывало смелого поступка. А журналы помещали карикатуры на «врачей-убийц в белых халатах». К тому же, хороводились слухи, весьма похожие на правду, о стоящих «под парами» на вокзальных путях эшелонах, готовых к отправке для массового переселения евреев в сибирские, морозостойкие края.
Вся эта вакханалия нагнетала в обществе, скажем так, испуганную атмосферу. Не столько вожди, сколько простые граждане начали опасаться посещать поликлиники, вызывать «скорые».
Наша соседка по густо населённой Арбатской коммуналке (до революции эта не слишком обширная квартира целиком принадлежала