Но, говоря о сем esprit de conduite, долженствующем руководить нами в обращении с людьми всякого рода, я не имею намерения издать целой книги, наполненной правилами вежливости. Я только хочу извлечь некоторые следствия из опытов, собранных мною в течении многих лет, проведенных в кругу людей разного звания. Не полную систему предлагаю здесь читателю, но только отрывки и, может быть, материалы, заслуживающие дальнейшего размышления.
Итак, сколько требуется стараний, искусства, чтобы уметь соображаться с одним только местом, временем и прочими обстоятельствами и избегать закоренелых обычаев!
Люди, довольные своим отечеством, когда ни праздность, ни разврат, ни вынужденная деятельность, ни страсть к анекдотам или какое-нибудь излишнее любопытство не побуждают их толпами бежать из своей родины; тогда, говорю, люди бывают страстно привязаны ко всему отечественному. Для них даже маловажные годовые праздники и другие торжества всегда представляют нечто новое, нечто блистательное и достойное внимания. Счастливое неведение! – не иметь понятия об отвращении, ощущаемом теми людьми, которые в течение своей жизни везде почти пережили, многое испытали, многое видели и после всех таковых опытов ни в чем более уже не находят удовольствия, становятся ко всему равнодушными и на все смотрят с досадой и отвращением.
Но привязанность ко всему отечественному в обращении с людьми различных состояний и воспитания гораздо еще приметнее. Кто не испытал уже многократно в жизни своей, в какое можно прийти замешательство и сколь велика скука, объемлющая нас или причиняемая нами другим, когда случай заводит нас в такое общество, коего тон для нас вовсе непонятен; где и самые пламенные разговоры не проникают в глубину нашего сердца; если ход всей беседы, все приемы и обороты присутствующих слишком далеки от нашего образа мыслей и нисколько не сообразны с нашими обыкновениями; где даже минуты кажутся нам целыми днями; где, наконец, принужденность и бремя мучительнейшего положения бывают ясно изображены на лице нашем?
Посмотрим на простодушного провинциала, который по прошествии нескольких лет имеет обязанность по долгу звания своего явиться ко двору. Едва начинает рассветать, а он уже одет. Везде по улицам еще тихо и спокойно; между тем он уже в квартире своей расхаживает, все приводит в движение, дабы помогли ему в несносном для него труде убраться по-придворному. Напоследок все кончено. Завитые и напудренные его волосы, доселе всегда почти бывшие под колпаком, остаются на открытом воздухе, чрез что он принужден терпеть несносную боль в голове. Шелковые чулки нимало не заменяют того, что были для него оставленные теперь сапоги. Придворный кафтан не столько ладен на плечах его, как простой теплый его сюртук.