– Ты хочешь сказать, они могут умереть?
– Ну, я имела в виду не совсем это. – Молли задумалась. – Хотя, конечно, могут… – признала она и закончила: – Но я и думать об этом боюсь.
– Да, понимаю. Но я все-таки думаю, что ты слишком безжалостна к себе… Ты не видела случайно мои резиновые сапоги?
К переднему входу Ривервью-хауса подъехала запряженная лошадью телега возчика с вокзала, и на нее был погружен письменный стол Джудит и другие ее пожитки, которым предстояло отправиться к тете Луизе. Понадобилось некоторое время, чтобы надежно закрепить вещи веревками, и вскоре воз медленно двинулся в дорогу, в трехмильное путешествие до Уиндириджа. Джудит смотрела, как телега удаляется, подпрыгивая на ухабах. Потом приехал владелец деревенской бензоколонки и сделал предложение насчет продажи «остина». Не ахти какое предложение, но ведь и машина была не ахти какая. На следующий день он явился за покупкой, вручил чек на весьма скромную сумму и угнал машину. Поглядев на нее в последний раз, Джудит испытала такое чувство, будто прощается со своим старым псом, которого ветеринар увозит в лечебницу, чтобы усыпить.
– Как же ты собираешься отвезти меня в «Святую Урсулу», у нас ведь нет теперь машины?
– Мы вызовем такси. Все равно твой сундук не влез бы в «остин». А потом, после того как ты благополучно устроишься на месте, такси отвезет нас с Джесс обратно.
– Вообще-то, я не хочу, чтобы Джесс ехала с нами.
– О, Джудит! Почему?
– Она будет только мешать. Заплачет или еще что-нибудь. Если она заплачет, то и ты не выдержишь, а тогда и я тоже…
– Ты никогда не плачешь.
– Да, но это не значит, что я не умею. Проститься с ней я могу и здесь, когда буду прощаться с Филлис.
– По-моему, это будет не очень справедливо по отношению к ней.
– А я думаю, это будет нормально. В любом случае она вряд ли заметит мой отъезд.
Однако Джесс заметила. Она была неглупым ребенком и с большой тревогой наблюдала за тем, как разрушается уютная обстановка жилища. Все на глазах менялось. Исчезали знакомые предметы, в холле и в столовой появились упаковочные ящики, а ее мать была слишком занята и не уделяла ей обычного внимания. Кукольный дом, выкрашенная в красный цвет игрушечная лошадка, собачка на колесиках, еще вчера стоявшие на своих местах, сегодня бесследно пропали. Ей оставили одного только Голли, и, не вынимая пальца изо рта, она повсюду таскала его за собой, волоча за ногу.
Она не могла понять, что происходит с ее маленьким мирком, но одно знала твердо: все это ей не нравится.
В последний день, когда столовая уже стояла пустая, они обедали на кухне; сидя за выскобленным столом, ели тушеное мясо и запеченную в тесте ежевику с обитых по краям тарелок из той посуды, что сдавалась вместе с Ривервью-хаусом. Крепко держа Голли, Джесс позволила матери покормить себя с ложечки – ей снова хотелось стать маминой любимой крошкой, – а после пудинга получила крошечный пакетик разноцветных леденцов. Пока