Из носа у парня брызнула кровь, и он попытался схватить Ари, но она уже потянула Клео прочь. Подруги выбежали из лавки через черный ход и уперлись в широкую грудь приземистого мужчины с седеющими волосами и близко посаженными глазами.
Человек крякнул и толкнул девушек в руки парням, уже спешившим следом.
– За этих дадут неплохой выкуп. Тигу наш улов понравится. Свяжите их, засуньте в фургон и собирайте откуп с лавочников. Да пошевеливайтесь!
– Тигу?.. – Даже звук этого имени оставил во рту Ари неприятный привкус страха.
– Вляпались вы, мисс, – процедил тот из громил, что пониже ростом, и сплюнул на землю кровавый сгусток. Он крепко схватил девушку за локти и потащил в сторону.
Никуда она не вляпалась. Она принцесса, а на улице, перед магазином, стоят ее стражи. И сейчас она их позовет.
Вдохнув поглубже, Ари что есть сил крикнула:
– Стража!
Парни, услышав крики, только рассмеялись. Тот, что пониже, склонился к Ари, обдав ее смрадным дыханием.
– Ты что, не знаешь? Городская стража не лезет в дела Тига. Им сам король приказал. Некому вас спасать, мисс, никто не придет.
Она звала не городскую стражу, но какая разница! Королевские стражники, стоявшие слишком далеко, ее не слышали. Как глупо, что она приказала им ждать на улице!
Помощи ждать неоткуда.
Оставалось надеяться только на себя.
Глава 8
Бедняков Косим-Таласа хоронили на вершине холма. Здесь, высоко над городом, всегда царило безмолвие. Далеко внизу торговцы ворочали тюки с товаром, лодочники с плеском опускали весла в городские каналы и швартовались к рыночным пристаням. Но в вышине на обвеваемом ветрами, поросшем травой склоне холма среди бесконечного мертвого молчания лишь изредка вскрикивала одинокая чайка.
Себастиан взобрался на холм по узким ступеням, высеченным в каменистой земле, и оглянулся, чтобы проверить, не идет ли кто за ним.
Он не беспокоился, что мать вырвется из наркотического беспамятства и придет на могилу старшего сына. Или отец вдруг вернется из Балаваты и явится взглянуть на дело рук своих. И все же Себастиану было неуютно на открытом склоне спиной к дороге, и он прибавил шагу.
По холму змеилась длинная, вырубленная в земле лестница: сорок четыре утоптанные площадки, от одной до другой – по тринадцать ступенек. Всего пятьсот пятьдесят девять ступенек. А на самом верху, справа от лестницы, девяносто восемь надгробий за старым узловатым оливковым деревом, которое уже давно не давало плодов.
Горе тупым клинком неотступно давило на старую рану. Себастиан потер ладонью грудь, стараясь облегчить боль. Присев у могилы брата, он провел пальцами по буквам, которые сам неуклюже выбил на могильном камне полгода назад перед похоронами:
«Пэрриш Вонн. Любимый брат».
Себастиан намеренно не прибавил «и сын». Пускай отец не тревожит брата хотя бы после смерти.
– Я нашел работу, – тихо сказал он, пока ветер шептал что-то в ветвях старой оливы, а солнце припекало могильные камни. – Работаю у короля,