Только-только обживаться начали, как отца посадили в тюрьму. За растрату и недостачу в магазине. Никто не мог поверить, что Николай Черняков воровал или отчитывался в бухгалтерии с обманом. Он и мои дядья, вообще, с рождения, по воспитанию отличались и всегда были известны порядочностью. А отец мой больше всех выделялся скромной честностью, простотой.
Как потом оказалось, этим и воспользовались его бывшие начальники по сельпо. Списывали какие-то товары, что-то крали, а когда попались, свалили все на отца моего. Уговорили его взять вину на себя, обещали семье помогать пока он сидеть будет. Отец получил лагерный срок, а та сволота про нас и не думала вспоминать. Ох и голодно же перебивались мы без отца.
Где-то в 1953 году, кажется, осудили его. В лагере портняжничал, отличился трудолюбием и дисциплиной, года через два с небольшим выпустили. Мать за эти пару лет здорово измучилась с нами. Два здоровых пацана, младший брат Толя в школу уже пошел. Кормить, одевать надо было. А зарплата – мизерная. Помню лакомство наше – ломоть черного хлеба польешь постным маслом, сольцой посыпишь… Когда была мука – праздник, можно было на том же постном масле блинов напечь.
Фабричную копченую колбасу я впервые в жизни попробовал лет в двенадцать. С мамой добирались как-то пешком из Трасного в Оршу, какой-то шофер продуктового фургона сжалился, согласился подвезти. Посадил в фургон, извинился что закрыть снаружи надо было. За это малое неудобство щедро разрешил угоститься колбасой, несколько колец которой в переднем углу фургона висели на крючках. Помню как фантастически вкусно было. С голодухи-то. И еще помню, что мы с мамой оба стеснялись много съесть. Тем более – взять кольцо колбасы с собой. Не обидеть бы хорошего человека. Такое вот мировосприятие было у нас, простых людей из рода Черняковых.
* * *
Учиться пошел сначала в начальную четырехлетнюю школу. У нас, на улице. Моторная называлась. Через два дома от нас стоял не очень большой, однако и не маленький сруб, в котором и размещалась наша начальная четырехклассная школа.
В пятый класс пришлось идти в сельскую школу в Тишовке. В городе ближайшая была где-то далеко, в другом районе. До тишовской школы километра три приходилось топать. Вспоминается, как зимой, бывало, в потёмках ещё, бежишь в суконном пальтишке, перешитом из отцовской поддевки, по вьюжному полю, по занесенной снегом тропинке…
Учился так себе, но не из последних в классе был. Дружные, какие-то семейные отношения в школе были. Добром вспоминаю свою классную, учительницу русского языка и литературы Беллу Вениаминовну Лифшиц. Умная и добрая женщина была, и педагог хороший. Где-то уже в восьмом классе, она удивительно тонко старалась наладить мои отношения с одноклассницей Галкой Валушковой, в которую я неудачно был влюблен. И помирила. Настолько удачно и