Это будет его последнее алжирское лето; возможно, он догадывается об этом, хотя и не признается себе. Для алжирских французов страх стал чем-то материальным. Одного старика зарезали в Эль-Биаре, в двух шагах от семейного дома Деррида. Шарли, сын двоюродной сестры, приехал на год пожить во Френе у Жаки и Маргерит, поскольку его семья боится, что его убьют; здесь у него проявится вкус к работе и исследованиям, и позже он скажет, что эта побывка спасла ему жизнь.
В этих очень неспокойных условиях Деррида в июле 1961 года завершает наконец свое «Введение» к «Началу геометрии», рукопись которого он писал на бланках факультета филологии и гуманитарных наук, отделения истории колонизации. С началом учебного года он подает перепечатанный на машинке текст Жану Ипполиту, который торопится отдать его в печать. В октябре в одном из самых лаконичных своих писем Ипполит заверяет, что «прочитал с большим интересом (и это не просто формула вежливости)» это подробнейшее введение, «в котором разбираются все изгибы гуссерлевской мысли»[258]. Столь краткий отзыв не может успокоить Деррида, готовящегося выпустить в свет свой первый текст.
24 ноября он посылает длинное и очень уважительное по тону письмо Полю Рикеру: ему хотелось бы показать ему свое «Введение», прежде чем оно будет опубликовано в Presses universitaires de France: «Ваше суждение для меня важнее любого другого». В частности, Деррида хотел бы, чтобы Рикер подтвердил многочисленные ссылки на свои тексты, содержащиеся во «Введении»; он говорит, что ему «особенно тяжело со ссылками на живых философов», поскольку он боится, что «нашел не те источники». Также он сожалеет о том, что во время их первой встречи ему не удалось выразить свое «огромное и искреннее восхищение» его работой, а еще он хотел бы ему объяснить, «по каким именно случайным причинам» он не попросил его руководить его диссертацией[259]. Через несколько недель Деррида, удивленный тем, что не получил никакого ответа, должен был заново написать письмо и послать его повторно, поскольку Рикер его потерял. К счастью, у Деррида остался черновик, как оставались черновики любой другой официальной переписки этих лет. Рикер, смущенный своей невнимательностью, на этот раз говорит, что очень тронут «признаниями и скромностью», которых так много в письме его молодого ассистента:
Я отлично понимаю, как сложно найти верный тон в общении одного поколения с другим. Мне подумалось о США, где отношения между университетскими преподавателями в тех же обстоятельствах попроще. Позвольте мне сказать вам, что мне очень хотелось бы, чтобы эти различия (неизбежные в силу разницы наших позиций) стерлись в общении и дружбе. Доверимся смелости слова и времени[260].
В следующие