Пытаюсь уснуть, но чувствую, как мёрзнут ноги. Вставать нельзя, там, в прикроватной темноте, уже поджидают меня кошмарные щупальца и смрадные пасти. И, кстати, почему дверца шкафа приоткрыта? Я ведь закрывала её. Я точно, абсолютно точно помню, что закрыла эту чёртову дверцу, после того как достала пижаму! Я всегда, всегда закрываю! Зажмуриваюсь, накрываюсь одеялом с головой, сердце грохочет в ушах, в горле, волоски по всему телу встают дыбом. Под одеялом душно, нечем дышать, дешёвая синтетика не пропускает воздух. Стягиваю одеяло с головы, передо мной снова возникает тёмный провал шкафа, теперь он, кажется, стал ещё шире. Кто-то незаметно приоткрывает дверцу изнутри в те моменты, когда я не смотрю. Нужно смотреть, иначе в какой-то момент она откроется достаточно для того, чтобы… «Чтобы что? – издевается надо мной внутренний голос. – Чтобы оттуда шагнуло жуткое бесформенное нечто и набросились на тебя? Если не можешь спать с открытой дверцей, встань и закрой её, нам рано вставать. И заодно возьми носки, ноги совсем ледяные. Опять хочешь цистит? Забыла, как это бывает?» Исхитрившись, обматываю ноги двойным слоем одеяла. Снова опускаюсь на подушку, уже в слезах. Как хорошо было греть свои мёрзнущие ступни об его, всегда горячие.
– Давай, давай сюда свои лягушиные лапы, – бормотал он в полусне, наткнувшись на мои холодные ноги.
Я всё реже вспоминаю его, но в такие моменты, как сейчас, – всегда. Я не оставила себе времени на эти воспоминания, забила свои дни до отказа, выделив несколько часов только на сон. Но между этими суетными сумасшедшими часами бодрствования и тёмными часами беспамятства всегда появляется он. Стоит только положить голову на подушку или осознать себя поутру, как воспоминания тут же впиваются в измученное сердце, снова и снова треплют его. Что можно вспомнить о тридцатилетнем мужчине, который умер на второй месяц своей новой жизни в качестве моего мужа? Что он любил майки с дурацкими рисунками? Что дул мне на разбитую коленку? Просил тосты с яйцом на завтрак? Отлично жарил шашлыки и был душой компании? Строил рожи, изображая своего начальника и заставляя меня хохотать до упаду? Разрешал мне съесть всю колбасу с пиццы пеперони? Что очень хотел жить? Жить обязательно вместе со мной, и только так и никак иначе. Что долгие месяцы мне требовалась целая гора подушек, чтобы соорудить из них подобие его присутствия в моей кровати, чтобы было что обнимать и во что впитываться нескончаемым потокам слёз. Об этом мужчине, навсегда оставшемся тридцатилетним и до смешного в меня влюблённом мечтателе можно вспомнить многое, но лучше не вспоминать вообще. Не оживлять эти воспоминания, потому что вместе с ними оживаю и я, и мне снова делается очень больно.
Сколько прошло уже? Почти два года? Два и один месяц… Нужно жить дальше, нужно жить! А ноги все мёрзнут, и монстры под кроватью всё кишат, и некому прийти мне на помощь. Нет, есть кому, но дело во мне. Я