Час твоей кончины был самым печальным для меня. Да, отец, он был тяжелее того, когда я увидел себя обманутым в самых святых чувствах той, которая должна была разделить мою любовь к тебе. Ты, отец мой, учитель мой, друг мой, подозвал меня к себе и, благословляя, положил свои дрожащие руки на мою голову. То, что ты должен был сообщить мне, мучило тебя, и ты прошептал слабым голосом: «Я не твой отец!»
– Как?! – вскричал я в отчаянии. – Неужели ты хочешь отнять у меня то единственное, чем я так горжусь! Ты любил меня, ты внушал мне любовь – о отец Иоганн, если и в самом деле не ты произвел меня на свет, все равно ты навеки останешься моим отцом.
Твои губы зашевелились, но беззвучно, ты откинулся назад, и тайна моей жизни умерла вместе с тобой, но на твоем благочестивом лице сияла улыбка, словно ты хотел сказать мне: «Я любил тебя, как отец любит своего родного сына».
Я преклонил колена у твоей постели, прижался лицом к твоей холодной руке и так пролежал всю ночь.
Благословение твое охраняло меня, но твои последние слова глубоко запали в мое сердце. Я пытался найти разъяснение тайне, но не нашел его. Напрасно разбирал я бумаги, что лежали на твоем письменном столе; относительно всего нашел я твою волю и твои сообщения, но мое происхождение навсегда осталось для меня тайной.
Тогда внутренний голос мне сказал: «Не ищи более, останься ему верен и люби его как родного отца!»
Когда я покидал твой дом, на пороге светской жизни, ты, давая мне серьезные наставления, надел на меня амулет, который и сегодня у меня на груди. „Вера, свет и презрение к смерти, – проговорил ты при этом, – вот твой девиз”.
Знаки эти повсюду сопровождают меня – посмотри, отец Иоганн, они стали для меня жизненным правилом».
Эбергард дернул за шнурок – и над мраморным камином разошлась стена. В нише сверкало солнце – кристаллы так преломляли свет, что оно казалось настоящим. По сторонам ярко горели освещенные им крест и череп:
В эту минуту портьера раздвинулась, и в залу вошли двое. Увидев блестящие символы, они остановились.
Один из вошедших был высок ростом и крепко сложен. Рассудительное и серьезное выражение лица, большие, много потрудившиеся руки да и вся его фигура делали его похожим на Эбергарда. Другой, напротив, был мал ростом и худощав. Его безбородое лицо избороздили морщины. Казалось, он лет на десять старше хозяина дома, в то время как высокий выглядел на столько же моложе.
Оба были друзьями молодости, и теперь, возвратившись на родину, граф снова отыскал их. По странному стечению обстоятельств, одному из них, Ульриху, достался в наследство амулет с теми же тремя символами, что и у Эбергарда. С этими людьми граф мог делиться горем и радостью.
– Приветствую вас, друзья, – проговорил